– Чего ты от меня на самом деле хочешь, Марси? – спросила я.

– Я хочу убедиться, что ты понимаешь: если вдруг хоть одна живая душа узнает, что я не человек, я тебя похороню. Сожгу тебя заживо.

Я начинала терять терпение:

– Во-первых, Марси, если бы я хотела рассказать кому-нибудь, что ты нефилим, я бы уже это сделала. А во-вторых, кто мне поверит? Ты сама подумай. «Нефилим» – не самое распространенное словечко в словаре большинства наших знакомых!

– Отлично, – фыркнула Марси, по всей видимости удовлетворившись моим ответом.

– Мы закончили?

– А если мне будет нужно с кем-нибудь обсудить это? – не успокаивалась она. – Я же не могу пойти с этим к своему психотерапевту.

– Хм… а твоя мама? – предложила я. – Она же тоже нефилим, не забыла?

– С тех пор как мой отец умер, мама отказывается признавать правду о нем. Она вообще отказывается отвечать на вопросы и уверена, что он скоро вернется, что он все еще любит ее, что он отзовет заявление о разводе, и наша жизнь войдет в прежнее русло.

«Отказывается отвечать на вопросы…» Что же, вполне возможно. Хотя и не исключено, что влияние Хэнка на сознание бывшей жены было настолько велико, что продолжает действовать и после его смерти. Хэнк и тщеславие – близнецы-братья. Он не хотел бы, чтобы кто-нибудь очернил память о нем. И насколько я знала, никто в Колудотере этого не делал. Словно какой-то дурманящий туман опустился на жителей нашего города, включая нефилимов, не давая им задаваться вопросом, а что, собственно, с ним приключилось. Ни одного слуха, ни одной версии его гибели. Люди, говоря о нем, просто бормотали: «Как это неожиданно… упокой, Господи, его душу… Бедная семья, надо бы спросить, чем я могу помочь…»

А Марси продолжала:

– Но он не вернется. Он умер. Я не знаю, как, почему и кто это сделал, но он никогда не исчез бы, если бы не был мертв. Это совсем не похоже на него. Он умер. Я точно знаю.

Я старалась сохранить сочувствующее выражение лица, но ладони у меня снова вспотели. Патч был единственным существом на земле, который знал, что это я отправила Хэнка в могилу. И мне совсем не хотелось включать Марси в список осведомленных об этом.

– Ты не слишком расстроена, кажется, – заметила я.

– Мой отец был замешан в очень нехороших делах. Он заслужил то, что получил.

Я бы могла очень много рассказать Марси прямо здесь и прямо сейчас, но что-то было не так. Она не сводила с моего лица пристального холодного взгляда, и было такое чувство, что она догадывается, что я знаю нечто важное о смерти ее отца, и ее равнодушие – только уловка, чтобы заставить меня разговориться.

Но я не собиралась попадаться в эту ловушку, если это действительно было так.

– Пережить потерю отца нелегко, уж я-то знаю, – сказала я. – Боль никогда не уйдет совсем, но со временем она станет не такой острой. И как бы то ни было, жизнь продолжается.

– Мне вовсе не требуется твое сочувствие, Нора.

– Ладно. – Я неопределенно пожала плечами. – Если тебе захочется поговорить, можешь звонить мне.

– Мне не придется звонить. Я переезжаю к тебе, – заявила Марси. – Перевезу вещи на этой неделе. Моя мать сводит меня сейчас с ума, и мы с ней договорились, что мне нужно сменить ненадолго обстановку. Твой дом подходит так же, как и любой другой. Что ж, я рада, что мы поговорили. Если мой отец и научил меня чему-то, то это тому, что нефилимы должны держаться вместе.

– Нет! – крикнула я, не успев даже подумать. – Нет, нет, нет! Ты не можешь… не можешь ко мне переехать!

Волна настоящей паники накрыла меня с головой. Мне срочно нужны были убедительные аргументы против. Сейчас же. Но мозг отказывался работать и словно зациклился на одном бессмысленном и бесполезном слове, которое я и твердила, не останавливаясь: