Подведем итоги: положим, адюльтер завершается введением в дом детей, не принадлежащих мужу – в любом случае, это дети жены, а значит, они обладают неоспоримыми правами на часть ее приданого; если муж осведомлен, он должен рассматривать их, как детей от первого ее брака; если он ни о чем не догадывается, то не почувствует себя несчастным, ибо нераскрытое зло не способно причинить страдание; если адюльтер не имеет последствий и неизвестен мужу, никакой юрисконсульт не докажет здесь состава преступления; и тогда супружеская неверность оказывается совершенно безразличной для мужа, ничего о ней не ведающего, и чрезвычайно приятной для жены, которая ею наслаждается; если муж обнаруживает супружескую измену, то злом представляется вовсе не адюльтер – только что мы выявили, что он, по сути, таковым не является – а его обнаружение, то есть природа адюльтера в обоих случаях неизменна, и зло заключено лишь в факте его раскрытия обманутым супругом; выходит, вина падает исключительно на самого мужа: жена тут ни при чем.

Сторонников осуществляемых в прежние времена суровых наказаний за супружескую измену можно смело назвать палачами, тиранами и ревнивцами, пекущимися исключительно о себе и несправедливо полагающими, что женщина, осмелившаяся их задеть, тотчас становится преступницей – будто личная обида непременно должна расцениваться как преступление – хотя, по правде говоря, безосновательно провозглашать преступными действия, не наносящие вреда ни природе, ни обществу, а, скорее, наоборот, идущие им на пользу. Ничуть не более предосудителен и легко обнаруживаемый адюльтер, когда, например, супруг – импотент, либо приверженец вкусов, препятствующих размножению. У женщины возникают дополнительные неудобства, поскольку гулящей жене – при муже, не способном на нормальное семяизвержение – нелегко скрыть свое распутство. Но должно ли это ее смущать? Нет, разумеется. Просто следует позаботиться о том, чтобы не забеременеть и вовремя вытравить плод, если меры предосторожности не сработают. Порой пренебрежение мужа обусловлено его противоестественными вкусами – тогда мудрая жена возместит нанесенный ей урон. Сначала удовлетворит мужа, какими бы отвратительными ни казались его капризы; затем даст понять, что подобная любезность заслуживает особого вознаграждения, и, в уплату за свои услуги, потребует полной свободы. Муж либо согласится, либо нет; если согласится, как поступил мой супруг – даешь себе полную волю, удваивая заботы о нем и снисходительность к его причудам; откажется – преспокойно блудишь, сгущая покров тайны. Муж импотент? Проживаешь с ним раздельно, не отказывая себе ни в чем. В общем, блудишь независимо ни от чего, моя милая, ибо мы созданы для блуда – исполним же предначертания нашего естества и удостоим презрения всякий закон человеческий, противоречащий законам природы.

До чего глупа женщина, которую бессмысленные путы брака удерживают от следования своим склонностям, которая страшится всего на свете: беременности, оскорбления мужниной чести или, что еще хуже, пятна на своей репутации! Ведь ты уже убедилась и почувствовала, Эжени, какая она, право, идиотка, раз столь бездарно, в угоду нелепым предрассудкам, разрушает и счастье свое, и наслаждение. Ах, лучше бы эта дура отдавалась направо и налево! Крупица ложной славы, пустые надежды на рай – ничтожная плата за ее жертвы.

Нет-нет, ей не воздастся – в гробу смешаются все понятия о добре и зле! По прошествии нескольких лет общество превознесет былые пороки и проклянет былые добродетели. О нет, и еще раз нет! За безрадостную свою жизнь страдалица, увы, не обретет награды после смерти!