Ник-Ник умел не сочинять стихи, играть с завязанными глазами на рояле, перемножать в уме пятизначные числа, цитировать на память труды древних философов или же угадывать победителей на скачках, нет, ему доставался талант гораздо более редкий, можно сказать уникальный. Ник-Ник видел красоту, причем не только видел, но и умел сделать так, чтобы другие люди, обычные, серые, погрязшие в своих страстях и проблемах, тоже начинали ее видеть. Талант Ник-Ника не ограничивался живописью, скульптурой, музыкой или еще чем-нибудь таким же, стандартно-выверенным, оцененным и поставленным в длинную вереницу объектов, что прячутся под стыдливым пологом понятия «общечеловеческие ценности». Более того, плевать хотел Ник-Ник на все общечеловеческие ценности вместе взятые. Джоконды, Венеры, Ариадны и прочие общепризнанно-прекрасные лики его совершенно не привлекали, то ли дело сокурсница-Галя, ставшая первым экспериментом, правда, экспериментом не совсем удачным, но, все же… все же именно тогда Колька Аронов совершил первый шаг к будущей славе.

У Гальки были рыжие волосы, веснушки и девяносто пять килограмм живого веса, полный аут, ни один томимый гормонами юноша не глядел в ее сторону. Ни один, кроме Кольки Аронова, который видел не килограммы, а нечто, что позже гордо именовал «индивидуальностью». Галькина индивидуальность складывалась из веснушек, рыжих волос и огромных светло-серых глаз. Его не понимали, над ним смеялись, считали почти что сумасшедшим, но, спустя месяц… спустя месяц Галина стала первой красавицей курса, потом университета, потом… на городском конкурсе красоты они срезались, все-таки Кольке Аронову не хватило знаний и опыта Ник-Ника.

Теперь у него есть и знания, и опыт, и деньги и многое, многое другое. А, ведь эксперимент имеет шансы на успех. В этой девочке есть главный залог успеха – индивидуальность. Лицо… Это, конечно, минус. Татуировка, как у Летиции? Интересно, но этот прием он уже использовал, да и у Летиции был маленький шрам, а тут другое. Единственный выход – спрятать. Да, именно спрятать, но не совсем, это как длинная юбка с разрезом, когда все скрыто-спрятано, а в то же время будто и на виду. Маска?

А, почему бы и нет? Такого в его практике еще не случалось. Леди-маска, леди-тайна, леди-химера…

Леди-химера сидит, уткнувшись взглядом в компьютер, сидит и не догадывается, что будущее ее уже решено. Ник-Ник зажмурился, предчувствуя грядущее удовольствие. Ему нравилось создавать. Ему нравилось удивлять. Ему нравилось эпатировать.

Это будет самое удивительное из его творений!

Дело за малым, нужно, чтобы она попросила. Сама попросила. Пусть кому-то покажется странным, но Ник-Ник никому не предлагал своих услуг. Плохая примета. Вот, если она сама попросит, тогда да, тогда получится. Осталось предоставить ей такую возможность.

Узнай человека по желаниям его.

– Оксана.

– Да? – Она обернулась, и Ник-Ник вздрогнул, на это лицо не возможно глядеть без содрогания. А не переоценивает ли он собственные силы?

Ерунда, чем сложнее, тем интереснее.

За три часа до…

Стефания злилась, эта злость таилась в глубоких, словно ущелья, морщинах ее лица, в тяжелых – свинцовые тучи, полные града и молний – мешках под глазами, в тонких, похожих на выцветшие тряпочки, губах и круглом подбородке. Эта злость мешала жить, мешала думать, мешала дышать.

Эту злость следовало использовать.

В конце концов, он ничем не рискует.

– Я думал, ты погибла.

– Скажи лучше, что ты мечтал о моей гибели! – Стефания пила кофе, и, чтобы хоть как-то утихомирить гнев, комкала салфетку с монограммой Адетт. – И ты, и она, спелись за моей спиной, сговорились, думали, с рук все сойдет…