работа над дифференциацией предмета;

необходимость социального ориентирования в предметной науке: моральная связь ученых гарантируется единством предмета, единством целевого задания (знать истину); одинаковостью орудия: душевных функций и слова; единством практически творимого: сверх-национальной и сверх-поколений живущей духовной культуры.

Вероятно, видели и до меня мой предмет, видят одновременно со мною, будут видеть и после меня.

Абсолютно одинокое изучение – есть изучение себя, т. е. своих единичных, в данный момент наличных душевных состояний.

Самонаблюдение, не интроспекция, автобиография – не дескриптивный анализ предмета (но и здесь предел: опосредствованно – на пути нормальной или патологической конверсии – можно на пути конструктивного вчувствования знать о другом то, чего он сам о себе не знает).

Специально для философа: исследуя последние по достоинству и существенности содержания – истину, добро, красоту, – он должен освободиться

1) от привычки к малому подходу,

2) от привычки к малому содержанию.

Малый подход: все мотивы – кроме одного: влечение знать то, что есть на самом деле только потому, что это «заданное к познанию, предметное» само по себе так необычайно прекрасно (все остальные мотивы искажают и комкают познание, даже благороднейший из них: скорее «приложить» познание к «жизни»); все резервации – отъединение своего жизненного центра, своего интереса, своей корысти – от философствования.

Философствование не может двигаться предметно, если оно проистекает из трезвого житейского или карьерного расчета, ибо тогда его начало, и его конец (явно), и его содержание (более или менее тайно) будут определяться главным стимулом и житейскою судьбою данного индивидуума (непредметности).

Философия не есть прогулка по периферии души; или игра умственной силы, в избытке оставшейся от житейских дел; или приятное заполнение досуга, оставшегося от биржевой игры (на повышение соответствующего благополучия).

Все, кто исследовали предметно, были одержимы предметом в эту меру.

Предметная продуктивность проистекает всегда из одержимости предметом. Это своего рода завладение; или населенность, или насыщенность души, сознательно, но осторожно, методически, но искусно, педагогически и творчески эксплуатируемая в познании.

Душа как бы пьяна предметным содержанием; но это не пьянство, туманящее и развязывающее; это обремененность опытным богатством; облегчение наступает только на пути осмысливающего прояснения. Здесь невозможны резервации – ибо они суть сознательно организованная полу-предметность. Резервации – поверхностного отведывания – путь к симуляции большей предметности, чем на самом деле. Резервации – условного допущения – тогда что-то другое сохраняет значение безусловной ценности. Резервирующий человек живет верхоглядом, а говорит как ясновидящий; он или не любит предмет – и предпочитает ему что-то другое (отсроченный уход или отсроченное предательство), или боится предмета – и испытывает самое унизительное (страх) по отношению к самому прекрасному, что есть на свете, или же он относится к предмету как к временно выгодной биржевой бумаге (можно быть уверенным, что скоро он объявит ее к продаже).

Нет. Предметная жизнь как болото; она вовлекает душу. Но только не губит ее. А облагораживает. Быть одержимым без резерваций предметно испытанным добром, истиною и красотою, и в этой целостной одержимости полагать все главное в жизни – значит создать в душе гарантированный по силе источник духовной чистоты.