Громкие и скандальные идеологические демарши от лица государства и власти – не из этого стиля и выглядят как нарушение правил конспирации. Главное в идейной борьбе теперь делается бойцами невидимого идеологического фронта. Характер такого рассредоточения и субординации усилий заслуживает специального анализа, полезного и самой власти, уже сейчас не вполне контролирующей отдельные последствия своих же сигналов.

С теневой идеологией институтов тесно связаны латентные порождения сознания и бессознательного. В ситуации, в которой официальной идеологии нет там, где мы привыкли ее видеть, тем более важны не только манифестированные, квази-рациональные и вербально-дискурсивные идеологические формы, но также не столь очевидные формы, включая особого рода идеологическое бессознательное.

Идеология сплошь и рядом эффективнее воздействует именно через образы, через управление настроениями, эмоциями и страстями, включая ненавязчивые подсказки действий. Это не обычная «социальная психология» и не простое вытесненное, репрессированное рацио. Это именно идеологическое бессознательное als ob, заставляющее человека вести себя так, «как если бы» он исповедовал определенные взгляды, имел определенные понятия и представления, был носителем вполне атрибутируемых идей и убеждений, даже теорий. Идеологическое без оформленных идеологем, индоктринация минус доктрина.

Такого рода бессознательное может переформатироваться в обычную идеологию, но и в латентной фазе «ловится» по внешним следам. Отсутствующие в ментальности понятия, представления и даже целые концепции могут быть задним числом реконструированы внешним наблюдателем-аналитиком и прописаны в виде «квазиидеологии, стоящей за кадром». Субъект (лицо, группа или масса) может быть экзальтированным носителями неформализованных идей, представлений и ценностей, имена и термины которых он элементарно не выговаривает. Классический пример – «постмарксистское» сознание в его советской и постсоветской редакции, в фоновом режиме воспроизводящее экономоцентризм и экономический детерминизм, латентный диамат и истмат, причём именно в советском изводе. Существовать все это может в какой угодно упаковке, вплоть до религиозной (марксоидное православие), идеалистической (морализирующее стяжательство с проповедью духовности и аскезы) и пр.

Само выражение «идеологическое бессознательное» даже в философической среде может вызывать автоматическое отторжение: нонсенс, contradictio in adjecto. В идеологии чаще видят нечто якобы осмысленное и вербально оформленное, похожее на рацио, иногда «почти науку». Но для более читающей аудитории эта идея и само это словосочетание не новость. «В слове “идеология” имплицитно содержится понимание того, что в определенных ситуациях коллективное бессознательное определенных групп скрывает действительное состояние общества как от себя, так и от других и тем самым стабилизирует его»[114]. «… Как раз в среде этого идеологического бессознательного люди изменяют свои “переживаемые” отношения к миру и приобретают ту новую, специфическую форму бессознательного, которую называют “сознанием”»[115].

Однако в этих и им подобных формулировках все же полагается, что идеологическое бессознательное актуально трансформируется в превращенные формы сознания, с полным циклом концептуализации и вербализации, лексического оформления. Такое «идеологическое бессознательное» – это «истина» сознания, которая от него скрыта, но им управляет и в нем воплощается. В нашем же случае прямая вербализация может вовсе отсутствовать: взаимодействие ведётся только на уровне бессознательного, на одной интуиции смыслов. Если что-то вербально оформленное и есть, то разве только в конфиденциальных заявках политтехнологов на финансирование проектов, но никак не для общего пользования.