В этом плане вышеозначенные доклады одновременно и схожи внешне, и различны по установкам. На первый взгляд, это полемика внутри одного интеллектуального тренда и поколения, одной философской культуры. Но вместе с тем, в ней реализованы разные установки в зазоре между чистой теорией и живой реальностью, а тем самым и разное конституирование самого предмета. Не случайно В.М. Межуев начинает свой доклад с заявления о том, что в тексте Э.Ю. Соловьева «Философия как критика идеологий» ему непонятны «всего» три момента: что такое «философия», что такое «идеология» и что такое «критика». Даже если это всего лишь литературный «арабеск», проблема есть, и она много шире семантических неурядиц.

Речь не о формальных определениях ключевых понятий дискуссии. Гуманитариям, чувствительным к симуляции «строгой научности», вообще свойственно избыточное доверие к возможностям лексических, формальных дефиниций. Однако эти процедуры, как известно из логической семантики и теории определения, далеко не всемогущи. В любом случае они упираются в альтернативу «дурной бесконечности», когда приходится вводить все новые ранее не определённые термины, и «порочного круга», в котором понятие рано или поздно определяется через самоё себя. Не менее приемлемыми и даже необходимыми считаются и другие типы определений: операциональные, остенсивные, контекстуальные[97].

Известную неопределенность понятий вообще не надо излишне, а тем более специально драматизировать. Из представленных в дискуссии контекстов достаточно ясно, о какой философии, идеологии и критике идёт речь. Вопрос скорее в том, насколько эти трактовки актуализированы в плане их соответствия расширенному смысловому объему проблемы, как она представлена теоретически и особенно практически здесь и сейчас – в наше время и в наших условиях. В новой ситуации этого смыслового объема может элементарно не хватать. Речь, таким образом, даже не о конкуренции частных трактовок и соревновании дефиниций, но об изменениях в задачах, смыслах и самих формах существования философии и идеологии в постсовременном контексте. Не исключено, что в условиях постмодерна вообще уже нет той «вечной» философии, которая поддерживает этот спор и эту борьбу, и нет той привычной открыто торжествующей идеологии, с которой эта философия продолжает мужественно бороться.

Более того, предметный анализ показывает, что этой прежней, хорошо различимой и организованной идеологии все меньше уже и в самой политике. Идеологическое сохраняется, но в новых ипостасях и других организованностях. В результате можно писать очень разумные, неотразимые и даже отчаянно острые тексты, но с практической точки зрения это будут ковровые бомбардировки оставленного плацдарма. При этом позиции «нового идеологического» окажутся незатронутыми.

Фундаментальное различие в самих интенциях философствования обнаруживается и в более общем, в том числе отечественном опыте. Строго говоря, это вообще два разных типа интеллектуальной работы – исследователей и исследований. Либо это подчёркнуто академические и отвлечённые спекуляции от автора к автору, от мысли к мысли и из книги в книгу (философия как самодостаточная эволюция идей и представлений). Либо, наоборот, погружение в «злобу дня» и отталкивание от той или иной жизненной проблемы, «внешней» по отношению к собственно философской теории. Вечный спор между «правильным» и «полезным»[98].

Различия исходных установок, условно говоря, универсализма и вмешательства обычно хорошо видны, хотя чаще их списывают на особенности профессионального этоса и личного темперамента. Иногда приходится даже слышать, что такого рода прямо актуализированная интеллектуальная и коммуникационная деятельность, при всем к ней уважении, вообще не есть философия. При этом не учитывается, что здесь проявляется гораздо более общая тенденция в философии постмодерна и, в частности, постсовременного прагматизма. Ричард Рорти считал, что философия в традиционном смысле слова все более ограничивает свои универсалистские претензии на высшее интегративное знание, компенсируя такого рода «потери» непосредственным подключением ко всему комплексу актуальных жизненных проблем (Рорти называл этот «смазыванием поверхностей»). Таким образом, у этой актуализированной и внедряющейся, проникающей философии есть своя идеология, и у этой идеологии есть своя профессиональная, авторитетная философия