Разъясняя этот тезис, я должен перейти ко второму понятию, вошедшему в заголовок моего доклада, – к понятию критики.

В высказывании «философия как критика идеологий» оно имеет в виду очищение сознания.

Последнее может осуществляться в двух режимах: как критика в обычном смысле слова (я буду называть ее «экстериорной») и как самокритика (я буду называть ее «интериорной»).

Экстериорная критика ложного сознания – это критическое нападение на чужое сознание: частно-индивидуальное, групповое и, наконец, общественное. Такой критике постоянно подвергают друг друга сами враждующие идеологии. Ее (через экспертизу) то и дело ведет наука. Прежде всего – социальная наука. Особенно активно, квалифицированно и целенаправленно – социология знания.

Что касается интериорной критики, то это – работа по очищению моего собственного сознания от взращенных или усвоенных мною заблуждений. Раньше всего – от самообманов.

Эталонным образом интериорная критика представлена в религии, в непременно предполагаемом и культивируемом ею страдательно-креативном усилии раскаяния – по-гречески «метанойя» (умоперемена).

Смысловую компоненту «метанойи» содержит в себе и философское понятие критики, зародившееся в позднем немецком просвещении и отчеканенное в кантовском проекте «критики чистого разума».

«Критика», как ее понимает Кант, имеет в виду самоочищение разума от порождаемых им же самим заблуждений и иллюзий; она замыкается на немыслимое для раннего просвещения понятие «дисциплины самого разума» и подпадает под метафору выплавки метала из руды[73].

Критика, трактуемая по-кантовски, позволяет увидеть феномен науки, постоянно сталкивающейся с ею же порожденными псевдонаучными построениями (К. Ясперс назовет их «научными суевериями»)[74]. Далее – феномен философии, вынужденной вести борьбу с псевдофилософскими учениями (неокантианцы начала XX в. именовали их «популярной остаточной метафизикой»). Наконец – феномен теологии, которой приходится сражаться с богословски оснащенным лжеверием (в протестантской неоортодоксии – например, у Д. Бонхёффера – оно обозначено как «идеологизированная религия», иногда – просто как «религия»).

Но, пожалуй, самое существенное заключается в том, что критика, трактуемая по-кантовски, делает возможным следующее позиционирующее утверждение: философская критика идеологий – это такого рода усилие, в котором экстериорная критика непременно должна быть продолжением интериорной. Или просто: это усилие, где критика в обычном смысле слова является продолжением самокритики и подымается на ее дрожжах.

Можно сказать, что философская критика идеологий стоит под евангельским девизом, рекомендующим удалить бревно из собственного глаза, прежде чем станешь искать и выковыривать соринку в чужом. Философия начинается с удивления.

Философская критика идеологий отвечает своему понятию только там, где она начинается с горького и обескураживающего удивления, что я, со всеми моими рациональными очевидностями, пребываю тем не менее под властью бытующих иллюзий, как правило, тенденциозных. Где нет этого горестного первоимпульса – implicite содержащего в себе лютеровское “mea culpa” («моя вина»), – критик идеологий не может подняться до исследовательской свободы и смелости, которые одни только позволяют нанести идейному противнику разящий удар. Критика, не базирующаяся на раскаянии и самоочищении сознания, чаще всего оказывается просто бесплодной бранью. И уж в этом случае никто не сочтет ее философской, какие бы чистопородно метафизические категории бузотер (резонер-скандалист) ни употреблял.