— Да, а что? — уверенно отрезаю и встаю из-за стола. — Запах этот больничный с ума сводит, да и одежду Аня выбрала маломерную какую-то. Всё тянет.

— Слушай, и правда, ты на больничных харчах возмужал, что ли, — елозит по мне взглядом Петухов. — Это тебе не шустрики раз в день лопать, да?

— Шустрики? — меня корёжит от дебильного слова.

— Ну там лапша всякая,— поясняет Петухов, — которую кипятком залил, и готово. Или пельмени эти из соевого белка. В больнице небось — первое, второе и десерт?

— Да тоже не фонтан, — размяв шею, подхожу к шкафу. — Мои вещи здесь?

— Ага, — кивает с набитым ртом сосед. — Твои три полки снизу, мои верхние.

— Негусто.

На нижней замечаю стопку постельного белья, чуть выше — пару полотенец, а на самой верхней — ещё одни джинсы, кучку нижнего белья и вязаный свитер морковного цвета. Пожалуй, мои ненавистные кеды – лучшее из всего гардероба.

— Негусто, — соглашается Миша. — Слушай, Сокол, ты бы с душем обождал немного.

— Почему?

Впрочем, какая разница, если даже переодеться не во что. Отрешённо плюхаюсь на продавленную неким Стасом кровать и, прикрыв глаза, стараюсь не обращать внимания на предсмертный скрип матраса.

— Горячую воду дают по расписанию, — сетует Петухов. — Экономия! А под холодной, сам понимаешь, долго не помоешься. Хотя…

— Что?

— Если невтерпёж, возьми на кухне тазик. Он там как раз для таких случаев.

— Стоп, — распахнув глаза, вскидываю руки. — Какой ещё тазик?

— Жёлтый, эмалированный. Наберёшь в него воды, на газу подогреешь и вуаля! Это, конечно, не джакузи, но освежиться хватит.

— Я, пожалуй, до вечера потерплю, — бьюсь затылком о стену. Соседи, тазики, пельмени – да когда это всё закончится?

— Вот и правильно! — горланит Миша и падает на многострадальный матрас рядом со мной. — Вечером нормально помоешься, а пока пошли в 202-ю, чайком угостимся, может, даже с пряниками. Нинель нынче именинница!

Не успеваю оглянуться, как уже тащусь по серому коридору за Петуховым. Мне не столько хочется чая или знакомства с некой Нинель, сколько просто отвлечься, перестать думать, хотя бы на мгновение снова обо всём забыть.

— Сокол, — бросает на ходу Миша. — Нинка девчонка добрая, но обидчивая. Ты с ней поосторожнее, ладно?

— Нинка?

— Нинель, она же Нина Комарова.

— Твоя девушка?

— Упаси бог, — в шутку перекрещивается Петухов, остановившись у потёртой двери с покосившимся номером 202. – Сам всё увидишь.

— Слушай, Миша, а это нормально, что мы с пустыми руками? У девчонки днюха, как-никак.

— Я не с пустыми, — подмигивая, гогочет Петухов и без стука врывается в чужую комнату. — Нинель, с днём рожденья! А я к тебе с подарком. Смотри, кого привёл!

Рыжик театрально указывает на меня пальцем.

— Если это шутка, то неудачная! — шиплю, на автомате всё же заваливаясь в комнату.

— Ладно тебе! — толкает меня плечом Петухов, как закадычного друга, а затем отходит в сторону, являя моему взору именинницу.

— Нинель, – не теряясь тянет девушка. Или не девушка. Короче, я не знаю. Но единственное, что хочу сейчас, — это бежать со всех ног. Прямо передо мной то ли на стуле, то ли на табуретке сидит нечто с тройным подбородком и стрижкой, как у меня, и что-то монотонно пережёвывает.

— А это Илья, — отвечает за меня Петухов.

— Немой? — басит чудище в ядрёно-розовой футболке и леопардовых бриджах.

— Скромный! — находится с ответом Миша.

— Всё, как я люблю! Чая хотите, мальчики?

Медленно, со скоростью дохлой улитки Нина начинает подниматься, а я только сейчас замечаю в её руках ноутбук, который всё это время удачно маскировался под очередную складку на животе хозяйки.