Когда проснувшиеся от грохота соседи смогли, наконец, вызвать пожарных и милицию, коттедж был объят пламенем, во все стороны летели искры, а вокруг, с заунывным воем и причитаниями, металась чудом оставшаяся в живых длинноногая девушка в перемазанной сажей комбинации.

Желтый с белой полосой «рафик» телевизионщиков прибыл на место взрыва одновременно с дежурным нарядом из местного отдела милиции. Требовательно сигналя, раздвинул столпившихся зевак и притулился рядом с каретой скорой помощи.

– Боря! Камеру! – резко скомандовал Нечаев, жадно осматривая место происшествия и решая с кого бы начать. Щелкнул, цепляя на свою излюбленную жилетку, пластиковый бейдж с названием канала, схватил микрофон и как солдат в атаку, ринулся из машины наружу. За ним, словно верный пес, связанный с хозяином не сильно длинным проводом, побежал оператор Борис с тяжелой камерой на плече.

– Боря! Фон возьми! Вон там стэнд-ап снимем! – указывал журналист, окунаясь в привычную обстановку. – Смотри, командир пожарного расчета! Боря, быстрее!

Водитель «рафика», седой как лунь Лев Евгеньевич, заглушил мотор, вытащил из пачки «беломорину» и вышел на воздух. Прислонился плечом к машине, задумчиво разглядывая действо и наслаждаясь ядреным табаком.

Из машины скорой, стоящей напротив, тоже вышел шофер – приземистый мужичек в затертой кожаной куртке – небрежно бросил в рот папиросу и хлопнул дверью.

– Здорово, – поприветствовал он Льва Евгеньевича.

– Привет, – кивнул тот в ответ и протянул зажигалку. Шофер скорой наклонился, зажав папиросу зубами, его лицо на миг осветилось багровым.

– Телевидение? – раскуриваясь, спросил мужичек.

– Угу, – кивнул Лев Евгеньевич.

Он меланхолично наблюдал за бродящими по пепелищу силуэтами пожарных, заливающих пеной последние очаги возгорания, за усталыми лицами милиционеров, мелькающими в сине-красных вспышках патрульной «люстры», за неровным качающимся забором из голов собравшихся зевак, переговаривающихся друг с другом. Среди всех этих людей, дыма, копоти и обломков, то и дело проявлялась светлая жилетка Нечаева, и тут же пропадала, чтобы появиться в другом месте. Словно бок мечущейся рыбы в свете фонаря.

– Акула пера, – беззлобно пробурчал водитель.

– Опять какого-то «нового русского» взорвали, – не обращаясь ни к кому конкретно сказал водитель скорой. – Все разборки у них, терки-сходки. Второй подрыв за месяц. Огнестрелы уж и не считаем… Как думаешь?

– Угу, – промычал Лев Евгеньевич.

– А вот и я так думаю, – мужичек подошел ближе, найдя благодарного слушателя, указал огоньком папиросы в сторону дома. – Дня три назад барыгу одного забирали, кооператора. Ему утюгом все пузо пожгли. А паяльник… того… ну, сам понимаешь.

– Угу.

– Пока ехали, орал как резанный. Как больница показалась, так вырываться начал, мол не пойдете дальше. Типа, там его менты будут крутить и разводить, а они в этом страшнее любой братвы. Говорит, на дачу везите, да все, что нужно по медицине, там сделайте. Долларами, говорит, заплачу. Ну, нам же не жалко, мы и отвезли. А вчера видел его, в реанимации. У него черенок от лопаты… ну, там где паяльник был. И что у них за мода пошла всякие предметы в живого человека запихивать?

– Угу.

Лев Евгеньевич щелчком отправил окурок в сторону, устроился поудобнее, вдыхая прохладный ночной воздух. Нашел глазами Нечаева – тот как раз лез с микрофоном к девушке, засыпая вопросами. Девушка, заплаканная, испуганная и растрепанная, вяло отбивалась, кутаясь в безразмерный милицейский бушлат, мотала головой и пыталась уйти. Но Артурчик свое дело знал – он лип, как банный лист, заходил с разных сторон и слово за словом вытягивал наружу эксклюзив, из-за которого и был настолько известен.