И в этот раз Истомин мое имя перековеркал, но впервые произнес данную им кличку с такой теплотой и любовью, что никому это слух не резало. Включая меня, а Глеб разулыбался.

«Еще немного, и я начну привыкать к этой кличке. И к сильному телу, без поддержки которого я бы сейчас продолжала умирать от боли», – с ужасом подумала я.

– Мои поздравления, Маруся, – тем временем продолжал говорить друг Чудовища Глеб. – Марк, конечно, временами бывает невыносимым, но он самый надежный и честный человек из всех, кого я знаю.

– Невыносимых тоже должен кто-то любить, хоть это и трудно, – постаралась ответить я нейтрально, смягчая свои слова улыбкой.

Мне казалось, что я отлично выкрутилась, не отвечая прямо, но косвенно намекая на чувства к Чудовищу. Но крепче стиснувшая мою талию ручища Истомина намекала на то, что он остался недоволен. Впрочем, размышления о его реакции тут же покинули мою голову, как только я поняла, что именно упирается в мои ягодицы прямо сейчас!

Вот это было, мать его, очень внезапно даже для меня самого.

А Глеба несло. Сашку он знал очень плохо, потому что с Глебом я вел те проекты, к которым Сашка близко не подходил – айти-разработки. И это был, конечно, свой в доску рубаха-парень, веселый, искренний и все такое, и распинался он сейчас от души, потому что выползал на люди раз в квартал, и то чаще в налоговую. Глеб отводил душу, Маруся окаменела, и член мой тоже окаменел.

Нет, оно как бы понятно. Маруся сейчас такая красавица, что встанет и у скопца, но мне перед этим клоунами еще до поздней ночи бегать, и если кореша шутки и отпустят, то втихую, но я же фотографов позвал. И ладно бы это были фотографы, как обычно на свадьбах, но это же блогеры. А среди них водятся такие твари, что мой стояк будет завтра во всех таблоидах на первой странице.

– Глеб, прости, – доверительно перебил я поток пожеланий, хотя придраться не мог ни к одному. – Тут у нас неприятность случилась. Маруся ноги стерла в кровь, так что извини, позже договоришь, – и, подхватив девчонку на руки, вышел к гостям.

На физиономию пришлось налепить улыбку и вытерпеть с добрую сотню фотовспышек, так что я на несколько секунд просто ослеп и замер. Идти я опасался, хотя территорию знал хорошо, но сейчас тут столько проводов, что запнуться и навернуться с Марусей на руках вообще раз плюнуть.

– Марк и Мария! – раздался радостный голос, и я повернул голову. К нам с бокалом спешила Любовь – хотя, пожалуй, Любовь Константиновна, пусть она терпеть не могла, когда к ней обращаются по имени-отчеству. – Дорогие мои! Пусть у вас все будет легко и радостно!

Все затихли. Маруся извернулась и испуганно посмотрела на меня.

– Все хорошо, – успокоил я ее. – Это Любовь, самая известная модель ее возраста.

– А сколько ей лет? – прошептала Маруся, округлив глаза. Да-да, у меня была когда-то такая же реакция.

– Точно не знаю. Восемьдесят четыре или восемьдесят шесть…

– Вас ждут испытания. Поверьте старухе, – Любовь игриво сделала ручкой, и по саду пронесся гул легкого возмущения, мол, нечего прибедняться. – Жизнь та еще сука, испытания будут. Этого не избежать. И я вам желаю, пусть все, что вас ждет, пройдет легко и радостно… С надеждой на лучшее. Пусть никакие испытания будут вам не страшны.

Все зааплодировали, а я подумал, что стояк уже испытание так себе, и хорошо, что платье Маруси пока мой пах прикрывает.

Под хлопки и звон бокалов я внес Марусю в дом. Ситуация все равно располагала, а здесь переодеть ее было все-таки проще, чем на улице.

– Так, сиди, – приказал я, усаживая ее и ловко заворачивая за диван. От стояка и того, что бедная девчонка весь день мучилась и молчала, меня переклинило, и я рявкнул на пробегающего мимо наемного официанта: