19. 18. Ника. Приступ

18. Ника. Приступ

В лифте, задрав голову, слежу за цифрами на табло. 16, 15, 14… Мыслями я дома, обнимаю отца и успокаиваюсь, что с ним все хорошо.

– Ника, колись, где ты этого Артема подцепила? – на локте виснет Анютка.

– Женат? – Маша на другом.

Не отвертеться от вопросов.

– В парке познакомились. Вчера развелся, – отвечаю обеим сразу.

– Это он тебе сказал, что развелся?

– Ну да…

– Соврал! Так я и знала. Надо было паспорт проверить.

– Мне все равно женат он или нет. У нас ничего не было.

– Ага–ага. Просто проснулась утром в его постели. Голая…

– Эй! Не голая! Девочки, чего сочиняете! – возмущаюсь.

Скорее бы приехать!

Внизу, у подъезда, нас ждет черный фургон с теми самыми полицейскими, что захватывали квартиру Артема. Никто не выпускает оружие из рук, сидят тихо, в балаклавах. Огромные такие. Страшные.

Изредка у кого–то трещит рация. Женя сидит впереди, рядом с водителем. Уже без маски. Они с Машей не очень похожи, если только разрезом глаз. А так – он крупный, она – дюймовочка. Но за свою младшую сестру этот мужчина скрутит всех обидчиков в бараний рог.

Нам с девочками уступили место. Мы сели втроем на два мягких сиденья. Лицом ко всему отряду или как они там называются, я не знаю.

В салоне пахнет кожей, смесью мужских парфюмов и пота.

Я как будто смотрю остросюжетный фильм с захватом и освобождением заложников, только почему–то нахожусь в центре событий.

Чувствую на себе горячие взгляды сразу всех! Мне кажется, полицейские тоже, как и мои подруги, задаются вопросом, что я делала в квартире мужчины старше себя лет на десять.

И ведь не объяснишь им все!

Тяну рубашку, стараясь прикрыть голые колени. Анюта с Машей чувствуют себя при мужчинах свободно, я зажимаюсь, смущаюсь. Если бы не папа, ни за что не села бы в фургон, полный мужиков, пусть и полицейских.

– Жень, давай побыстрее, – не просит, командует Марья.

Ее брат кивает водителю, тот включает мигалки и сирену. Так мы и едем через весь город, пролетая светофоры. На поворотах я цепляюсь то за Машу, то за Анютку, чтобы не улететь. Прямо на вот этих двух мужчин, что сидят напротив нас и не сводят с нас троих сальных взглядов. Маша сжимает губы в куриную гузку, сдерживая улыбку. Кокетничает, глазками стреляет. Анюта тоже! А я зажмуриваюсь в страхе, что или мы в кого–нибудь врежемся, или в нас.

К счастью, доезжаем благополучно.

Подъезжаем к дому, а там уже стоит скорая. И я чувствую, нет, уверена, что это к папе!

Забыв обо всем на свете, вылетаю из фургона и несусь к подъезду, а мне навстречу выходят санитары с носилками! И на них лежит мой отец! Такой бледный, что в первое мгновение я думаю о самом худшем.

– Папа! Папочка! – кидаюсь к нему, семеню рядом с носилками, держа в руках прохладную кисть отца. – Что с тобой?

Почему он не открывает глаза?

– Что с ним? – спрашиваю людей в синей форме, которые двигаются в сторону кареты скорой помощи. Они из–за набежавших на глаза слез мелькают передо мной в виде размытых пятен.

– Ника, приступ у него, – сквозь белый шум слышу голос мачехи.

Это из–за меня! Из–за меня!

– Его же вылечат? Вылечат, да? – обращаюсь к девушке в медицинской форме. Она несет чемодан с красным крестом на боку.

Пусть она мне скажет, что все обойдется! Что папа поправится. Полежит немного, полечится, отдохнет и вернется домой!

– Мы делаем все возможное, – слышу сухое.

Пожалуйста, сделайте больше!

Аня и Маша гладят меня по плечу, что–то ободряющее говорят, не слышу их. Жадно ловлю каждое слово, эмоцию бригады скорой.

– Родственники есть? – спрашивает один из санитаров.