– Так что же вы тянете? – почти рычу я. – Когда они разрешат исследовать тело? И когда привлекут к ответственности ничтожество, сдавшее Полину? Вы ничего не делаете, Егор! Кормите меня завтраками, а сами… И все это время Полина сидит в нечеловеческих условиях. Болеет, недоедает… Неужели, нельзя добиться подписки о невыезде? Или на крайний случай домашнего ареста? Полина скучает по дочери… Видели бы вы, как она плакала, смотря на фотографии малышки… У меня чуть сердце не разорвалось.

– Успокойся, Родион, – Егор снова переходит на «ты». – Спешка в нашем деле не нужна. Я не хочу вызывать в следователях ярость. Мне и так приходится выпрашивать у них все… В буквальном смысле! Ты не представляешь, что я им пообещал ради твоего визита сюда.

– Не говори, что свою честь! Прости… Я тебе доверяю, ты один из лучших специалистов, Егор. Просто… Добейся, чтобы Полю отпустили под подписку о невыезде. У нее нет близких родственников, маленькая дочь остается без присмотра. Ну, есть же какие-то лазейки в законе? Должны быть.

– Обещаю решить этот вопрос в ближайшие дни.

Караваев кивает на прощание и уходит «решать вопросы», а я возвращаюсь к Полине. Меня не покидают мысли о влиянии Петюни на следствие. Уж очень все гладко выходит… И свидетели тотчас нашлись, и записи с камер внезапно пропали… Надо бы к нему наведаться, только куда?

– Спасибо, Родион… Максимович, – шепчет она. Улыбается и опускает взгляд. – Я и забыла, что домашняя еда такая вкусная. Мне кажется, или ты чем-то обеспокоен?

– Полина Романовна, а куда мог съехать Петр?

На миг мне кажется, Полина бледнеет… Приоткрывает рот в немом протесте и ловит воздух, не в силах вымолвить и слово.

– Не надо, прошу тебя… Вас. Будет только хуже, если вы призовете его…

– Полина, я должен понимать, что происходит? Слишком все в деле гладенько. Прямо как по маслу… Кто-то тебя зарывает, ты разве не видишь? Свидетели нашлись, готовые подтвердить, что ты ненавидела Артеменко.

– Что? Какая ерунда! Да я только здоровалась с ним, когда видела на заводе. За что мне его ненавидеть?

– А свидетели скажут, что ненавидела.

– Вы думаете, Петя общается с его вдовой?

– Конечно. Я почти уверен в этом. И подсовывает ей липовых свидетелей, чтобы самому выйти сухим из воды. Он хочет, чтобы тебя посадили. Кто станет единственной наследницей, если тебя посадят?

– А… А…

– Правильно, Анфиса. Как твой единственный преемник. А кто ее отец? Он же записан ее отцом?

– Да. Ты же сам знаешь… – обессиленно выдавливает она.

– Ну так он и единственный опекун Анфисы, на случай, если ты получишь срок. Петюня не такой идиот, каким кажется… Ему нужно все, Полина.

– Рябиновая двадцать семь, – цедит она. – Это коммунальная квартира. Там живут три семьи. Когда мы познакомились, Петя жил там. Потом уже переехал ко мне. Больше ему идти некуда…

– Ладно. Пойду я, – вздыхаю и осторожно сжимаю ее прохладную кисть. – Держись. Прикидывайся больной, чтобы полежать подольше.

– Хорошо. Спасибо тебе за все, – Полина сжимает мою руку в ответ.

Как же хорошо… Ее улыбка, появившийся румянец, доверие, струящееся из глаз… Я ухожу с легким сердцем. Забиваю адрес в навигаторе и еду в надежде добиться от Петюни правды. Паркуюсь возле подъезда, завидев мужиков, идущих нетвердой походкой по тротуару. А вот и мой…

– Петя! – кричу и вскидываю ладонь, чтобы подонок меня заметил.

– Я ща, мужики! Ща-а разберусь с этим перцем и… вернусь.

Поигрываю пальцами, предвкушая драку… Он заслужил.

Родион.

Вспоминаю огромные глазищи Фиски и старюсь усмирить гнев. Его слишком много… Возмущения, ярости, непонимания, омерзения – только такие чувства вызывает в душе эта дрянь. Но я не должен все испортить… Ради девчушки, живущей в моем доме. Ради вдовы моего отца, с кем я так и не примирился при жизни…