Которая назвала его архитектором, когда поезд шел по мосту.

– Вы меня за этого приняли?

– Тяжелый день, – говорит Оля. – Просто вы последние оба и в одно время оба приехали…

– А вы всех встречаете?

– Нет, конечно. Водоёмов просил вас обязательно встретить.

– Меня?

– А этот из Петрозаводска. Он сам. С ним все очень сложно… Да! Вам же надо чемоданчик дать… – Она ныряет за стойку и достает черный чемоданчик, меньше обычного кейса. – Вам как участнику. Документы конференции и тому подобное, разберетесь…

– Архитектор тоже просил, я не дала, – отзывается блондинка за стойкой.

Ольга Матвеева берет карамельку из вазы:

– Успокаивает. Я уже вся на взводе. Вам на какой? На третий? Ну, идемте, нам по пути, – уводит Капитонова к лифту.

На левом плече у Капитонова сумка, в правой руке – чемоданчик, он не тяжелый. Капитонов оборачивается, но блондинка-портье смотрит не на него, а куда-то в бумаги. Боковым зрением Капитонов считывает ухмылку с губ своей сопроводительницы.

Лифт не торопится подчиниться вызову. Ждут.

Ольга Матвеева ниже его на полголовы, она немного сутулится, есть что-то птичье в ее выражении лица, – чтобы просто так ее не разглядывать, задает Капитонов вопрос:

– А что за история с бомбой?

– Какая-то скотина позвонила в полицию и сказала, что зал заминирован. Вот и вся история. Совещание сорвано. Весь день насмарку. Так что вы ничего не потеряли. Все – завтра.

– Кому это надо?

– Значит, кому-то надо, – говорит Ольга. – Если бы этот Архитектор Событий утром приехал, все бы решили, что это он. Ему повезло.

– Мне тоже, – говорит Капитонов.

– Ну, на вас бы вряд ли подумали.

– А каких событий он архитектор?

– Знаете, это не я его приглашала. Мое дело встретить гостей.

Лифт снизошел: раздвигает снисходительно двери. Потом размышляет, стоит ли их закрывать. Все-таки лифт в чем-то сакраментальное место – здесь не разговаривают, а кнопки, являясь традиционным объектом разглядывания, исключают своим обыденным видом возможность даже обыденных мыслей. Оба молчат и не думают, пока не выходят на третьем.

– Вам туда, а мне в тот конец коридора. Если хотите оперу послушать – в семь на втором этаже, специально для делегатов. Концертное исполнение. Но, я подозреваю, вы спать ляжете. Плохо выспались, да?

– Как-то не очень. А где здесь аптека?

– Бессонница? Зачем вам аптека?

– Что-то меня в Москве сильно заклинило.

– А я подумала, из-за поезда… Лучше выпейте рома, в мини-баре найдете… И вот: что касается чемоданчика… Там среди прочего сувенир – волшебная палочка, ну просто палочка, деревянная, вроде талисмана, увидите… Не пугайтесь, это шутка. Тут, как оказалось, не все понимают шутки, так что я предупреждаю на всякий случай. А то мало ли что подумаете…

18:15

И никакая не дремота, а просто отсутствие мысли, хотя, может быть, он и потух на секунду-другую, стоя под душем. Мысль о ее же собственном отсутствии возвращает Капитонова к реальности, он вспоминает, что хотел бы уснуть, и выключает воду.

У Капитонова есть небольшая фобия: в гостиницах он не оставляет зубную щетку в стакане у раковины. Это повелось после давнего разоблачительного репортажа одной журналистки, устроившейся ради скандала в пятизвездочный отель горничной. Она утверждала, что горничные в силу сверхплотного графика физически не успевают мыть раковины по науке и для быстроты используют зубные щетки клиентов. Капитонов этому скорее не верит, чем верит, но зубную щетку в пластиковом футляре с тряпочной подкладкой внутри всегда убирает в свою дорожную сумку.

Нина как-то сказала ему, что он весь состоит из фобий. К счастью, это не распространяется на еду. Но всю сознательную жизнь он избегает первых вагонов. С некоторых пор (что скрывает особенно тщательно, даже Нина так и не узнала об этом), взрослым уже, после того случая с маленькой Анькой, он стал опасаться вида крови – нет, не самого вида крови, а своего малодушного опасения, что при случае будет ему по-детски нехорошо: Капитонов, например, игнорирует фильмы, обещающие богатый кетчуп и клюквенный сок. Это при том, что в школе он, да и в университете тоже, слыл забиякой. Однако в школе же, когда на уроке истории еще в пятом классе чопорный Кирилл Сергеевич поведал им о децимации в римской армии и, к слову, еще о не столь древних подражаниях древним римлянам (в их классе расстреляли бы троих – причем силами остальных товарищей), он на несколько месяцев стал чураться в быту числа 10 – основы всей позиционной системы, если выступать в защиту десятки. Но – «десятка» автобус, номерок номер десять к зубному врачу… Не потому ли обрек себя на математику Капитонов (иногда он подумывает об этом), что бессознательно хотел избыть остатки подростковой своей децифобии?