Она немного помолчала.

– В какой комнате ты поселилась?

Я махнула в сторону коридора.

– В розовой.

Эвелин кивнула.

– Понятно. Продолжай читать дневник. Ты сама поймешь, когда наступит время поговорить с Би. Будь к ней добра.

В комнату вошла Би с дымящимся блюдом.

– Девочки, ужин готов. Еще у меня есть бутылочка местного белого вина, подставляйте бокалы!

Спать я пошла около полуночи – Би и Эвелин рассказывали о своих эскападах, и я увлеклась. Однажды они сбежали с урока французского, чтобы распить бутылку джина с двумя парнями из футбольной команды. В другой раз стащили брюки у весьма симпатичного учителя математики, когда тот купался в пруду. Глядя на их искреннюю, проверенную временем дружбу, я невольно вспомнила Аннабель. Мне не хватало наших ежедневных – частенько по два раза на дню! – бесед, даже ее подначек, порой довольно язвительных.

Взбив подушку, я залезла в постель, но уже через пару секунд рылась в чемодане, разыскивая маленькую картину, которую привезла из Нью-Йорка. Она обнаружилась под свитером. Я достала ее и принялась разглядывать. Двое на холсте смотрелись совершенно естественно; казалось, они созданы друг для друга. В композиции было что-то очень гармоничное: соединенные руки, череда набегающих на берег волн, флюгер под порывами ветра. «Что скажет Би, когда вновь увидит этот холст?» Он стал окном в дальний уголок ее мира, о котором я почти ничего не знала. Я обернула картину свитером и спрятала в чемодан.

Дневник словно манил меня, и я послушно достала его из тумбочки. Мысли крутились вокруг слов Эвелин, но в основном я думала о тете и о том, какое отношение имеет к ней та давняя история.

«Бобби был хорошим человеком – честным и работящим. В тот не по сезону теплый январский день мы возвращались на пароме из Сиэтла, когда он вручил мне кольцо и предложил выйти за него замуж. Глядя ему в глаза, я сказала просто и ясно – да. Другого ответа и не предполагалось. Глупо было бы отказаться.

Шла война, но Бобби освободили от службы по медицинским показаниям: из-за плохого зрения. Как ни хотел он пойти в армию, его не взяли, даже в очках с такими толстыми стеклами, что, казалось, в них фунтов десять веса. Кто знает, может, если бы он стал солдатом, мы бы не угодили в эту ужасную ситуацию.

В общем, Бобби остался дома и сделал карьеру. Многие жители острова сидели без работы, а у Бобби она была, причем очень хорошая, в Сиэтле. Бобби мог меня обеспечить, а в то время о большем женщины и не мечтали.

Помню, как он выглядел, когда я согласилась стать его женой, – счастливая улыбка, руки в карманах коричневых штанов, которые всегда плохо сидели. Ветер раздувал его тонкие каштановые волосы, и Бобби, держа меня за руку, казался почти красивым. Почти.

По воле судьбы – или злого случая – на борту парома в тот день был и Эллиот с другой женщиной. Женщины вились вокруг него как мухи. Ту я запомнила благодаря ее красному платью, плотно облегавшему тело, и белому шелковому шарфу.

Судно уже заходило в док, когда мы с Бобби прошли мимо их мест, хотя эта женщина могла бы обойтись и без отдельного сиденья: она практически висела на шее у Эллиота.

– Бобби, Эстер, привет! – Эллиот помахал нам рукой. – Знакомьтесь, Лила.

Бобби пробормотал что-то вежливое, я просто кивнула.

– Я скажу или ты? – спросил Бобби, поворачиваясь ко мне.

Я сразу поняла, куда он клонит, и невольно спрятала руку в складках платья. Конечно, Бобби купил очень красивое кольцо – простой золотой ободок и восхитительный драгоценный камень в полкарата. Нет, я смутилась из-за того, что было у нас с Эллиотом.