Кристиан на мгновение задумался.

– Пожалуй, у меня есть одна идея, – сказал он. – Вы знаете, как меня сейчас волнует угроза войны, как я пытаюсь, к сожалению тщетно, привлечь внимание французов к откровенным планам безумцев, правящих Германией…

– Я читал ваши статьи в «Фигаро», – сказал Леон Лоран. – Они красноречивы и полезны. Но только, вы сами знаете, слишком современная пьеса…

– Да нет же, я вовсе не собираюсь предлагать вам пьесу из современной жизни. Я хотел бы перенести действие совсем в другую эпоху. Помните, как вели себя афиняне, когда Филипп Македонский требовал жизненного пространства и завоевывал одно за другим маленькие греческие государства? «Берегитесь, – твердил афинянам Демосфен. – Берегитесь! Если вы не придете на помощь Чехословакии, вам тоже не избежать гибели». Но афиняне были доверчивы, легкомысленны, а у Филиппа была пятая колонна… Демосфен потерпел поражение… А потом в один прекрасный день настал черед Афин… Это будет второй акт.

– Великолепно! – с увлечением воскликнул Леон Лоран. – Чудесно. Вот вам и сюжет! А теперь не откладывайте в долгий ящик и за работу!

– Погодите, – сказал Кристиан. – Мне надо еще кое-что перечитать. Но я уже представляю, каким вы будете блистательным Демосфеном. Ведь вы, конечно, возьмете роль Демосфена?

– Еще бы!

Восхищенная Клер до пяти часов утра упивалась их спорами о будущей пьесе. Когда Лоран и Менетрие расстались, основные сцены были уже намечены. Кристиан даже придумал финальную реплику. После множества перипетий внезапная смерть Филиппа кажется чудом, которое спасет Афины. Но Демосфен не верит ни в длительность чудес, ни в то, что афинян может спасти что-нибудь иное, кроме их собственной воли, мужества и стойкости. «Да, – говорит он, – я слышу… Филипп умер… Но как зовут сына Филиппа?» И чей-то голос отвечает: «Александр!»

– Превосходно! – воскликнул Леон Лоран. – Превосходно! Я уже представляю, как я это скажу… Менетрие! Если вы не закончите пьесу в течение месяца, вы недостойны театра.

Через месяц пьеса была завершена. Теперь мы знаем, что она оправдала все надежды Клер и Лорана. Но когда после читки пьесы в театре, ставшей подлинным триумфом автора, Лоран явился к нему, чтобы договориться о распределении ролей, сроках постановки и репетициях, вид у актера был озабоченный и смущенный. Кристиану, болезненно мнительному, как все художники, когда дело касается их творений, показалось, что Лоран не вполне удовлетворен.

– Нет, – сказал он жене, после того как Леон Лоран ушел. – Нет, что-то его не устраивает… Но что?.. Он мне не сказал… Ничего не сказал… Но что-то неуловимое… Я не стану утверждать, что пьеса ему не нравится… Наоборот, он опять говорил о своей роли и о сцене в ареопаге с увлечением, в искренности которого невозможно усомниться… Но у него какая-то задняя мысль… В чем дело… Не понимаю…

Клер улыбнулась.

– Кристиан, – сказала она. – Вы – великий писатель, и я от всей души восхищаюсь вами. Но вы трогательно наивны во всем, что касается самых простых человеческих отношений. Поверьте мне, даже не видя Лорана, я совершенно твердо знаю, что́ произошло.

– Что же?

– Вернее сказать – чего не произошло. Чего не хватает… А не хватает в вашей пьесе, дорогой, роли для Элен Мессьер… Признайтесь по справедливости, что я вас об этом предупреждала.

Кристиан раздраженно возразил:

– А какая тут могла быть роль для Мессьер? Она прелестная комедийная актриса, ей отлично удаются образы Мюссе и Мариво, но что ей, скажите на милость, делать в политической трагедии?