Он любил, когда дело касалось пикантных ситуаций, делать прогнозы безапелляционным тоном великого прорицателя.

– Это невозможно, – сказал я ему. – Франсуаза рассказала мне, как они поженились. Это просто история Монтекки и Капулетти, и, следовательно, связь крепкая.

– Дело техники… Ладно! Вот кто скрасит мне уик-энд.

И тут же его живой ум перескочил к теме, совсем отличной от вышеупомянутой:

– У вас в Америке есть какой-нибудь знакомый, кому вы могли бы позвонить, чтобы узнать его мнение по поводу будущего урожая? Месяц назад я встретил в Нью-Йорке одного финансового гения, который убедил меня войти с ним в долю, уверив в твердом прогнозе на повышение, а зерно с тех пор не перестает падать в цене. Я теряю каждый раз по восемьсот долларов… Вы видите: американские фермеры не защищены… Какой позор!

Я признался, что почти не знаю маклеров, занимающихся зерном, и мы вернулись в Сент-Арну.

Вечера на террасе в Сент-Арну сочетали в себе очарование и величие. На переднем плане, слева, луг, усаженный яблонями, спускался в долину; справа – другой луг, без посадок, его симметричной дугой опоясывали пихты. Эти две красивые линии скрещивались почти у центра стола, и простота, широта линий, глубокая тишина деревни придавали этому пейзажу особенно умиротворяющий вид. Воздух был насыщен ароматом жимолости и мяты. Звезды на небе располагали к метафизическим мечтаниям.

Фабер, крупное лицо которого освещал луч луны, рассказывал лестные для него любовные истории Денизе, Франсуазе Кенэ и Изабель Шмит, восхищенным или просто заинтересованным, судить не берусь. Одетта Фабер вполголоса беседовала с Бертраном Шмитом. Мое кресло стояло немного в стороне, рядом с Антуаном Кенэ, которому вечерний сумрак, казалось, придавал смелости.

– Этот Фабер и его женщины… – сказал он мне. – Послушать его, то один только он… Но даже у меня, который так далек от всего этого, бывали иногда случаи, попытки… Как-то жена одного моего друга почти бросилась в мои объятия… Да, в такую же ночь, как эта, даже еще более красивую, потому что это было у нас, на юге… Я ее осторожно отстранил… Она рассердилась на меня. Я сказал ей: «Вы же подруга Франсуазы, есть понятие верности». Она ответила мне: «Вы не знаете жизни… Вы заставите женщин, и даже вашу жену, ненавидеть вас…» Может, она была права, в этом я остаюсь младенцем… Однако это настолько противоречит тому, что мне говорит Франсуаза… А если она тоже когда-нибудь?.. Я так плохо представляю себе всех этих мужчин и всех этих женщин, преследующих, предающих друг друга, соглашающихся на предательство!.. Я не могу быть счастлив таким образом… Мне нужна чистота души, удовлетворенность самим собой, искренность.

– Да, потому что вы божья тварь социальная… Но такое состояние душевного равновесия уже становится редким… Почти все божьи твари и мораль находятся в противоречии… и тогда возникают проблемы… Вот так-то… Вы не измените мужчин… и женщин.

– Женщин в особенности, – сказал он. – Они ужасные создания.

Я посмотрел на его жену, склонившуюся к Фаберу. В темноте видны были три отблеска: блестели ее глаза, ее черное с белым колье, ее браслет. «Уже готова к жертвоприношению, – подумал я. – Зачарованная жертва…»

Фабер теперь вещал о смерти. Мы приблизились к его кружку.

– Вот я, – говорил Фабер, – если почувствую, что жизнь меня больше не радует, если меня будет преследовать фиаско или если я разорюсь, я покончу с собой. Единственное, в чем я еще не уверен, – это способ самоубийства. Я предпочел бы войти в море и идти вглубь, пока оно не поглотит меня… Это было бы эффектно, не правда ли?