Я предстал в образе мужественного страдальца, и лицо Мэнди сочувственно вытянулось.

– Ах, Фрэнсис… Рози всегда было до лампочки, что ее отец о тебе думает, ты же знаешь.

– Может, и так. Но если ее что-то беспокоило, если она что-то от меня скрывала, боялась кого-то… Как далеко заходила его ярость?

Мэнди то ли растерялась, то ли насторожилась – я не понял.

– В каком смысле?

– У мистера Дейли горячий нрав, – сказал я. – Когда он впервые узнал, что Рози со мной встречается, ор поднял на всю улицу. Всегда было интересно, закончилось на этом или… ну, или он ее бил?

Мэнди прикрыла рот ладонью:

– Господи, Фрэнсис! Она что-нибудь говорила?

– Мне – нет, она и не сказала бы, а то я бы ее папаше все ребра пересчитал. Может, она вам с Имельдой что рассказывала?

– Ой, господи, нет. Никогда она ничего такого не говорила. Наверное, сказала бы, но… Наверняка-то никогда не знаешь, да? – Мэнди задумалась, разглаживая на коленях синюю школьную блузку. – По-моему, он ни разу ее пальцем не тронул, – наконец сказала она. – Понимаешь, до мистера Дейли никак не доходило, что Рози выросла, вот и вся беда. В ту субботу, когда она ко мне зашла после того, как он ее подловил, мы втроем собирались вечером в “Апартаменты”, и Рози не могла пойти, потому что – вот без шуток! – отец у нее ключи отобрал. Как будто она ребенок, а не взрослая женщина, которая каждую неделю зарплату приносит. Сказал, дверь запрет ровно в одиннадцать, и если ее не будет дома, то пусть на улице ночует, а ты сам знаешь, в одиннадцать в “Апартаментах” все только начиналось. Видишь теперь, о чем я? Он, когда злился, не шлепал Рози, а в угол ставил, я так своих наказываю за баловство.

Мистер Дейли разом лишился моего безраздельного внимания, ордер на обыск в его саду отошел на второй план, а счастливое семейное гнездышко Мэнди утратило немалую часть своего очарования. То, что Рози не вышла из парадной двери дома, не означало, что она пыталась ускользнуть от меня или что папаша поймал ее на горячем и разыграл мелодраму с использованием тупого предмета. Возможно, он просто не оставил ей выбора. Парадная дверь на ночь запиралась, на задней стояла изнутри щеколда, чтобы ходить в нужник без ключа, не рискуя остаться снаружи за захлопнувшейся дверью. Неважно, бежала Рози от меня или ко мне в объятия, без ключей ей оставалось только выбраться через заднюю дверь и удирать дворами, перелезая через ограды.

Версии расползались прочь от дома три, шансы получить отпечатки с чемодана падали. Если Рози знала, что придется карабкаться через стены, то припрятала его заранее, чтобы захватить по дороге из города. А тот, кто на нее напал, возможно, и не подозревал о существовании чемодана.

Мэнди с некоторым беспокойством вглядывалась в мое лицо, пытаясь понять, достаточно ли ясно выразилась.

– Звучит убедительно, – сказал я. – Правда, Рози так просто в угол не поставишь. Она ничего не затевала? Может, стащить у папаши ключи?

– Совсем ничего. Потому-то мы и почуяли неладное. Мы с Имельдой ей сказали: “Да наплюй ты, пошли с нами! Запрет дверь, тут переночуешь”, но она отказалась, хотела его умаслить. Мы говорим: “С какого перепугу тебе выслуживаться?” – как ты подметил, это не в ее стиле. А Рози такая: “Ничего, это ненадолго”. Ну, тут мы вскинулись, все бросили и вдвоем на нее насели, мол, ну-ка, колись, но она молчок. Якобы просто надеялась, что папаша скоро вернет ключи, но мы-то видели, что она недоговаривает. В чем дело, мы не знали, но что-то у нее явно было на уме.

– А подробности вы не спрашивали? Что она затевает, когда, связано ли это со мной?