Даня озадаченно рассматривает картину, и липкий ужас растекается по его спине. Он должен был спрятать картины, но разве можно было предвидеть?

И жесткий голос его внутреннего Я отвечает: можно!

– Ну, да…

На холсте возле двери уютного домика, за прототип которого он взял собственный дом, ютится беглянка в черном плаще. На нее падает тусклый свет недорисованного фонаря. Низ картины остался снежно-белым, нетронутым.

– Я не понимаю… Когда ты ее нарисовал?

От страха во рту у Дани пересыхает:

– Я… я не помню. Эта картина давно стоит незавершенная. Кажется, еще с лета, – ложь горчит на вкус.

Александра закрывает глаза и тяжело дышит.

– С вами все в порядке? – осторожно уточняет Даня и тут же получает гневный взгляд.

– Нет, черт возьми! Я не могу ходить, у меня до жути болят ноги, горло осипло и кажется, у меня температура. Я хочу есть, я устала, я… – она зажмуривается, словно вспомнила еще о чем-то.

– Мне очень жаль.

– Забей. Лучше угости меня чаем, – устало произносит Алекса.

– Да, конечно. Пойдемте на кухню, – Даня поворачивается к двери и получает в спину едкое замечание:

– Ты что, забыл? Я. Не. Могу. Ходить.

Даниил будто примерзает к полу. На мгновение он даже глохнет.

– Вы хотите сказать, – он оглядывается на Александру, – что я должен взять вас на руки?

Она вскидывает бровь:

– А что, это проблема? Ночью ты с этим справился на пять с плюсом. Даже к моим ступням прикасался. А может, и не только. Я была без сознания, ничего не помню, – она с ироничной улыбкой пожимает плечами.

Даня шумно выдыхает:

– Нет! Я бы никогда… – он стискивает кулаки и делает шаг к Алексе. И снова замирает.

– Че ты уставился на меня, как кролик на удава? – фыркает она. – Я не тяжелая.

– Тяжелая.

– Что?!

– Ну, в смысле не то, чтобы тяжелая… Но на фотографиях вы казались намного легче, – Даниил прикусывает язык и виновато опускает голову.

Если он мог все испортить, он уже это сделал. Убедить Александру в том, что он – адекватный мужчина двадцати шести лет, уже вряд ли получится.

– Боже, я впервые вижу такого стеснительного парня, – она устало качает головой. – Я правда не горю желанием прыгать к тебе на руки, но мои ноги в хлам…

– Знаю…

– Представь, что я без сознания.

Предложение Александры возвращает Даниила на шесть часов назад. Тогда было все по-другому. Она выглядела такой беззащитной.

Он на несколько секунд зажмуривается, а затем наклоняется над Алексой:

– Простите.

Ее тонкие руки быстро обвивают шею Даниила. Он с легкостью поднимает Алексу, и та доверчиво прижимается к его груди, в которой неистово колотится сердце. Волосы Алексы пахнут корицей. Если думать, что он несет ворох одеял, неловкость исчезает. С Марией же он как-то целовался. И не только… Хотя ту он знает с детства. А с Александрой все иначе.

Даня вносит ее на небольшую кухню, дизайном которой, впрочем, как и всего дома, занималась мама. Стены выкрашены в светло-бирюзовой цвет, занавески бежевые с розами. Вдоль окон тянется длинная барная стойка, заменяющая стол. Она плавно перетекает по периметру стены в кухонные тумбы, раковину и газовую плиту.

– Как мило, – Александра с любопытством оглядывается. – А у нас на кухне хай-тек, – она морщится.

Даниил отводит взгляд от бретельки сорочки, сползшей с округлого плеча, и усаживает Алексу на высокий стул:

– Вам стоит позвонить родным, объяснить, что случилось.

– Нет.

Порывистый ответ рассекает воздух. Алекса съеживается в коконе из одеяла, ее взгляд стекленеет.

– Мне нельзя домой. По крайней мере, сейчас, – она хватает его за руку, и Даня вздрагивает от касания холодных пальцев. – Я понимаю, что веду себя нагло. Не думай, что я тебе не благодарна. Ты мне жизнь спас. Наверное, сама судьба вела меня к твоему дому, и та ночь… – ее голос обрывается, а глаза наполняются слезами. Александра глубоко вздыхает и прячет лицо в одеяле.