Огурчики и все сплошь молодь ядреная, соленые грибки, да не такие, что с саранчовым аппетитом подметают по лесам истомившиеся по ним дачники и прыткие старики и старушки – базарные души. Не оплывшая от ветхости грибная прелость, подаваемая хозяйкой к праздничному столу со снисходительной гордостью, – нет! То были перлы природы! А прочего, прочего! Сало розовое с чесночным, ароматным духом, капустка-спагетти в ярко-алых брусничных блёстках, островок баночной ветчины, по размерам уступающий, ну разве что небольшому материку среди моря тонких кружочков сервелата! Ошалевшие братья, особенно неравнодушный к подобному Славка, щурились на это богатство, не понимая, за что такое им отличие, и только бормоча: «Ну, Вань, ну убил…» старались не звякнуть своим убогим подобием слезившихся оттаявшей влагой высившихся на столе посудин с «божественным нектаром».

Ванька был царственно великодушен. Он даже не заметил сиротской сумочки в руках братьев. Тихонько подталкивая Антона и Славку к столу, он не говорил, а журчал: «Во, бывает лучшее, эта мы так, завсегда держим! Так сказать, к вечерним мужикам. Сезон идёт, во!».

После первой, после нескольких минут сосредоточенного молчания, почти ритуального по своему торжественному самоуглублению, Ванька, распираемый законной гордостью хлебосола, философски округлил значительность этих минут: «Да-а, мужики!».

А потом, когда Антон и Славка включились в неудержимый конвейер стопок, жевания и глотания, Ванькиного журчания, все протекало так неторопливо и приятно, что слова Ваньки относительно его поистине восточной роскоши казались откровением божьим:

– Что здеся главное? Не пропустить! – Ванька хрястнул огурцом. – Слово ба-а-альшого смыслу! Не пропустить мима и не пропустить лишнего. Ну, насчёт лишнего, эт лишнее! – Ванька хохотнул, восхитясь своим каламбуром. – Дураку понятно – апасля лишнего никакого дела не сварганишь. Вот!.. А насчёт мима, мужики, я вам доложу-у-у… – Он изумлённо покрутил головой, мелкими выдохами выталкивая из себя мягко-шипящую букву «к». –Умники, из тех, – он боднул куда-то в сторону кучерявым чубом, – они-ж что думают? Хапай бумаженции направо и налево, потом посчитаем! А того не учитывают, дурни оплёвые, что с этими бумаженциями потом делать? А? Товару ни них не купишь, ежели его нет нигде! То-то! Вот валюта!

Он любовно описал над пиршественным столом вилкой с надетой на неё грибной шляпкой замысловатый вензель, явно имея в виду водочный экспорт.

– Не-е, ты сам подумай, – обращался раскрасневшийся Ванька к солидному Славке, – рази счас эти бумаженции имеют настоящую цену?

Он оглядел братьев испытующим взглядом, желая увидеть одобрение своему тонкому умозаключению. Антон со Славкой поняли это. Не имея возможности набитыми ртами выразить вслух своё согласие, они с чувством закивали головами. Ванька многозначительно цыкнул зубом и сказал совсем буднично и трезво:

– Ну, теперя смекайте сами, что из этого следует.

Разомлевшие братья отказались смекать категорически, сославшись на сложность вопроса. Ванька польщённо кивал кудрявой головой и, выдержав очередную минутную паузу, во время которой дожёвывал бутерброд с ветчиной, совместил её конец с началом «откровения»:

– Му-у-…жики, все просто, как этот стопарь! Брать надо литры! И все! Мякитите? Не-е-т! – довольно оттянул он своё «откровение. – М-да-а, вижу сложности – поясняю. Приходишь к клиенту и договариваешься на дефицит. Они благодарят, естестно, купюрами. Ну, тут надо показать твёрдость и перевести благодарность в нужный момент. Те соображают – и никаких проблем! А как стройка дачи есть сплошняк дефициту, – складывается фонд из благодарностей, ну, там, десяток–другой ящиков водки, – другого принципьяльно не беру. Дач много и обменного дефициту, стало быть, много. Это спервоначалу трудно было развернуться, а пото-о-ом, хе!..