Между тем люди XVIII века в отношении фаворитов не были единодушны. Желчный министр, князь Михаил Михайлович Щербатов, удостоенный императрицей звания официального историографа, давал её любимцам нелестные характеристики: «…каждый любовник, хотя уже и коротко их время было, каким-нибудь пороком за взятые миллионы одолжил Россию (окроме Васильчикова, который ни худа, ни добра не сделал). Зорич ввёл[8] в обычай непомерно великую игру. Потёмкин – властолюбие, пышность, подобострастие ко всем своим хотениям, обжорливость и, следственно, роскошь в столе, лесть, сребролюбие, захватчивость и, можно сказать, все другие знаемые в свете пороки, которыми или сам преисполнен и преисполняет окружающих его, и тако дале в империи. Завадовский ввёл в чины подлых малороссиян, Корсаков приумножил бесстыдство любострастия в жёнах; Ланской жестокосердие поставил быть в чести, Ермолов не успел сделать ничего, а Мамонов вводит деспотичество в раздаянии чинов и пристрастие к своим родственникам»[9]. В то же время младший из «птенцов» Петра I, администратор и учёный Василий Никитич Татищев полагал: «…Таковый, ежели не льстец и хищник казны, а народу не обитчик и довольно себя по правилам мудрости содержит, не токмо в жизни счасливы, но и по смерти похвалу вечную оставляют»[10].

Уже существуют документальные публикации и историко-биографические работы об А. Д. Меншикове[11], Э. И. Бироне[12], И. И. Шувалове[13], братьях Орловых[14], П. А. Зубове[15] и других «случайных людях»[16] славного столетия российской истории. Предлагается даже незатейливая классификация фаворитов – «государственный служащий» или «любимец»: первый действует «не только в своих личных интересах, но и для блага государства», а второй «пользуется своим положением в личных целях»; впрочем, автор этого ранжирования замечает, что даже хороший фаворит плох тем, что «мог стать причиной грусти императора, отстранив его от важных дел»[17]. В недавно опубликованной книге с обязывающим названием «Верховная власть и фаворитизм в России», содержашей биографии Меншикова, Бирона, Орлова и Потёмкина, делаются выводы о личной близости фаворитов к монаршим особам как «особенности русского абсолютизма» и констатируется, что среди них были и «труженики», и случайные люди «без способностей и мыслей», а то и открытые «антигосударственники»[18].

Такое деление едва ли плодотворно для понимания сути фаворитизма. Однако тема представляет интерес в плане понимания механизма функционирования власти, ведь иные фавориты на самом деле были государственными деятелями; другие же, пусть и не столь выдающиеся, являлись важными «пружинами» в системе управления, своеобразной неформальной государственной институцией.

Возлюбленная государя или фаворит королевы с незапамятных времён являлись фактором политики. Однако именно в эпоху перехода от позднесредневековых королевств к монархиям Нового времени фигура «министра-фаворита» стала весьма важным элементом управления. Выдвижение в XVII веке таких фигур (кардиналы Ришелье и Мазарини во Франции, герцоги Лерма и Оливарес в Испании, канцлер Гриффенфельд в Дании, кардинал Клесль в Австрии, герцог Бекингем и герцогиня Мальборо в Англии) было вызвано увеличением объёма правительственной деятельности в эпоху строительства национальных государств, когда административный аппарат только формировался, а власть монарха ограничивалась сложившимися корпорациями подданных и группировками знати со своими клиентами. Перед ними стояли масштабные задачи: создать централизованную систему управления вопреки традиционным местным учреждениям и практикам наследственного замещения или покупки должностей, преодолеть последствия раздробленности с многообразием локальных законов и привилегий, сломить сопротивление аристократии и сделать всех дворян подданными. Эту-то тяжелую, а порой даже грязную работу и делали «министры-фавориты», что позволяло избавить их королевские величества от обвинениий в нарушении божественных и человеческих законов.