– Чего бояться тебе, потомку великого Чингисхана?
Шагин-Гирей давно уже не пил такого вкусного кофе, каким его угощали. Утром начались рези в желудке. Они становились невыносимы. Хан катался по коврам, грыз их зубами:
– Я знаю, отчего так вкусен был кофе!..
Он посинел от боли и на пятый день умер в страданиях. К нему вошел Гази-Хасан с ятаганом, ловко отделил голову от туловища. Эту голову положили в мешок, на корабле доставили ее к Порогу Счастья. Перед дворцом султана голова Шагин-Гирея покоилась на богатом золотом блюде, бороду хана расчесали и умаслили аравийскими благовониями. А чиновник султана с указкой в руке привлекал к себе любопытных громким криком:
– Идите сюда! Вы еще не видели головы хана, носившего соболиный халат с плеч нашего падишаха, доверия которого он не оправдал… Смотрите, правоверные, какие у него бесстыжие глаза! Этими глазами он озирал и русскую кралицу…
Самая дорогая и самая утонченная казнь на Востоке – чашечка кофе с бриллиантовой пылью…
10. Решительный поворот
В два часа ночи сами по себе остановились бронзовые часы в Сан-Суси – умер король… Курьеры оповестили об этом столицы Европы, а Кауницу деликатно сказали, что здоровье нового прусского короля Фридриха-Вильгельма II превосходное: он уже закупил две бочки марсалы, завел себе еще четырех любовниц.
– А как же здоровье короля Фридриха Великого?
Ответ нашли обтекаемый, избежав слова «смерть»:
– Фридрих Великий уже не играет на своей флейте…
Потемкин выслушал доклад о порядках в новых имениях.
– При князьях Любомирских, – говорил Попов, – украинских крестьян злодейски умучивали. Женщин подвешивали к потолку за волосы, бритвой подрезали по волоску до тех пор, пока волосы еще держали несчастную, и наконец она срывалась, оставляя у потолка лоскут кожи с остатками волос…
– Довольно! – крикнул Потемкин. – Садись и пиши: «Все находящиеся в купленном мною у князя Любомирского польском имении виселицы предписываю тотчас же спилить, не оставляя и знаку оных…» Добавь от меня сам, чтобы впредь люди страхов не имели, а кому из хохлов желательно, пущай ко мне едут… Пора уже нам украинцев к флотскому служению привлекать!
Он приехал в Петербург, когда русский Кабинет находился в состоянии душевной прострации. Спросил у Безбородко:
– Что у вас тут? Будто все с ума посходили?
– Старый Фриц богу душу отдал.
– Так еще немало разных Фрицев будет…
Безбородко объяснил перемены. Новый король Фридрих-Вильгельм II ограничен умом, но преисполнен самого пошлого чванства, а наследство ему досталось большое и грозное:
– Армия, финансы… Если дядя его на рожон не лез, то Фридрих-Вильгельм не таков. Мы тут крепко ныне удручены: как бы не возникло альянса его с турками, а то и с поляками.
– Польша отвергнет такой несуразный союз.
– Дай бог! Но продажность шляхты известна, в Варшаве вдруг объявился маркиз Луккезини – змий гадостный.
– А что слыхать о делах в Стокгольме?
– Разумовский принят с решпектом. Но… но…
Безбородко умолк. Потемкин принял решение:
– Чувствую, пора уже мне Суворова вызвать! К делу…
Суворов, командуя Владимирской дивизией, зажился в селе Ундолы, что на Сибирском тракте; цветники и газоны, разбитые им под окнами усадьбы, гудели от обилия пчел; с реки слышался смех крестьянских детей; на столе полководца лежали журналы и альманахи литературные. Приказ побуждал его спешить с отбытием; патент на чин генерал-аншефа возвышал, приближая к фельдмаршальству. Потемкин повелевал вступить в командование дивизией Кременчугской, что расположена была на Днепре.
– Дело! – воскликнул Суворов и – поскакал…