– Конечно, после Европ, господин учитель, вам здешние барыни не могут понравиться, – проговорил он с пьяным сарказмом, неопределенно указывая рукой в зал, – но если хорошенько поискать, то и здесь можно найти девочку… Короче говоря, а не поехать ли нам туда?

Бакчаров с ужасом понял, куда его приглашают, тут же отказался, сбивчиво извиняясь, добавил:

– Другим разом, господин генерал, – и отошел.

Вскоре после этого изможденный учитель честно признался в том, что еще чувствует после болезни слабость, и, произнеся чувствительную прощальную речь, удалился.

Очень довольный вечером и гордый своим гостем, губернатор проводил Бакчарова наверх. Вскоре и его дочери одна за другой также сослались на плохое самочувствие и отправились каждая в свою комнату заливаться горючими слезами.

Ночью Бакчаров вновь прокрался в «Левиафанъ» и убедился, что играет и поет в нем действительно Человек. Пончо болталось на Человеке как на вешалке, невиданное ранее сибиряками сомбреро так съехало на затылок, что больше напоминало нимб. Иван Александрович пел песню про то, как в Бразилии он выиграл в карты двух девочек в качестве месячных жен, одна из которых оказалась мальчиком и братом другой. Тогда Иван Александрович, недолго думая, сделал мальчика своим месячным пасынком. Пасынок оказался на редкость тупым и даже после всех истязаний, доставляемых ему Человеком, так и не выучил русского алфавита. Только под конец он проявил недюжинные таланты в освоении славянского языка – во время побега со своей сестрой от Ивана Александровича он всадил три пули в своего месячного папу из его же пистолета, выкрикивая самые грязные русские ругательства.

Горланил, срывая связки, Человек под дружный хохот сибирских бородачей.

На этот раз Бакчаров расположился поближе к исполнителю так, чтобы видеть его лицо. Учитель сразу подметил манеру исполнения Человека. Было в ней нечто отрешенное от окружающего, жесткое и в то же время чуткое. Смуглое лицо Человека было изрезано морщинами, вокруг сухого рта серебрилась щетина, а строгие до индейской свирепости глаза были красны от табачного дыма, как раны. Но Человек, не обращая на это внимания, угрюмо смотрел перед собой, хрипло, по-стариковски, горланил песню, жестко и в то же время виртуозно цапая костлявыми длинными пальцами гитарные струны. Вот он проревел, захлебываясь от ярости, припев и снова запел куплет, тихо, словно романс.

Бакчаров и в этот раз не решился заговорить с Человеком, только пытался поймать его взгляд и кивнуть в знак приветствия. Авось узнает. Но во время игры Человеку было явно не до случайных знакомых. Отложив встречу на другой раз, Бакчаров покинул «Левиафанъ» и вернулся в свою угрюмую комнату. На ночном столике он обнаружил записку ошеломляющего содержания:

«Бакчаров, теперь я знаю, что Вы подлец! Я знаю про то, что Вы сделали в столице. Я знаю про Вас решительно все! Гнусность Ваших лживых слов за столом у губернатора не могла не поразить меня. Убирайтесь из города прочь, не оскорбляйте его честных граждан своей подложной сущностью и омерзительным духом».

– Что такое? – вырвалось у Бакчарова, и он перечитал письмо.

Более не раздумывая, Бакчаров бросился вон из комнаты в надежде поймать автора по горячим следам. Но дом уже спал. Бакчаров не решился будить господ, сбежал в подвал и переполошил прислугу. Ему повезло, и он быстро нашел среди слуг письмоносца своего обидчика.