(Предлагая себя в жертву вместо заложников в Могадишо,[53] папа Римский также пытался заменить анонимный террор избирательной смертью, жертвоприношением по образу Христова искупления за весь род человеческий, но это предложение было непреднамеренной пародией, ведь оно означало вариант и модель поведения, которые абсолютно немыслимы в наших современных системах, чьим движителем является как раз не жертвоприношение, а уничтожение, не избранная жертва, а спектакулярная[54] анонимность.) Даже в «жертвоприношениях» террористов, пытающихся разрешить ситуацию собственной смертью, нет ничего искупительного – это разве что на мгновение приподнимает вуаль анонимного террора.

Искупать нечего, потому что и те, и другие – и террористы, и заложники – потеряли свои имена: все они стали неназываемыми.

Нет у них больше и территории. Ведь «пространство терроризма»: аэропорты, посольства – фрактальные, нетерриториальные зоны. Посольство – это ничтожно малое пространство, где можно взять в заложники целое иностранное государство. Самолет – это частица, блуждающая молекула вражеской территории, а значит, уже почти сама территория, а его пассажиры – уже почти заложники, потому что взять в заложники – значит изъять кого-то с его же территории, чтобы вернуть равновесие страха (террора). Террор сегодня повсеместно является нашим нормальным состоянием по умолчанию, и наиболее зримо материализуется он в орбитальном, космическом пространстве, которое отныне повсюду возвышается над нашим пространством.

Мировой порядок определяет теперь no man’s land [ничейная территория] террора: именно из этого, так сказать, экстратерриториального, экстрапланетарного места мир изъят, буквально взят в заложники. Равновесие страха (террора) означает следующее: мир стал коллективно ответственным за тот порядок, который в нем царит – если что-то серьезно нарушит этот порядок, то мир должен быть разрушен… А откуда можно это сделать наиболее эффективно, как не из мест, находящихся вне мира, то есть со спутников и установок орбитальных ракет? Именно оттуда, с этих не вполне территорий, очень удобно нейтрализовать и взять в заложники все земные территории. Мы стали сателлитами наших спутников.

Пространство терроризма не отличается от орбитального пространства контроля. Благодаря спутникам и космическим полетам, как гражданским, так и военным, планетарное пространство стало mise en abyme [принцип матрешки], застыло в неопределенной неизбежности, как заложник в пространстве своего удержания: в буквальном смысле восхищенный [ex-stasié] для того, чтобы в дальнейшем быть уничтоженным [exterminé].[55]

Поскольку существует пространство терроризма, существует и циркуляция заложников. Каждый следующий захват заложников, каждый террористический акт является ответом на предыдущий, поэтому создается впечатление, что на глобальном уровне разворачивается цепная реакция, серия трансполитических актов терроризма (в то время как на политической сцене такой цепной реакции не наблюдается совершенно), будто непрерывное круговое движение, также орбитальное, которое переносит с одного места планеты в другое своего рода жертвенную информацию, будто система взаимного церемониального обмена Кула между островами Меланезии.

Ничто не походит более на этот выпуск в обращение заложников, эту абсолютную форму человеческой конвертабельности, эту чистую форму невозможного обмена, чем обращение евро- и нефтедолларов и других плавающих валют, которые настолько детерриториализированны, настолько за пределами золотого эквивалента и национальных валют, что на самом деле они практически вообще не обмениваются, а переливаются друг в друга в орбитальном цикле, олицетворяя абстрактный бред невозможного глобального обмена так же, как искусственные спутники Земли воплощают абстрактный бред трансцендентности и контроля. А