– Э-э… – растерянно произнес унтер-офицер, а затем крепко выругался. Он понял, что был совершен побег, причем групповой, в составе как минимум двух человек. И оба они сбежали с оружием, поскольку в оружейной пирамиде нет двух винтовок!

Трое курсантов топтались за спиной унтер-офицера. Кто-то из них растерянно и глуповато хихикнул. Унтер-офицер еще раз выругался. Дело было скверным, и прежде всего скверным для него самого. Потому что из отряда, которым он командовал, случился побег и это именно он невольно поспособствовал этому побегу, позволив двум своим курсантам на две минуты отлучиться в туалет. Вот тебе и две минуты!.. И что же теперь делать? Только одно – немедленно докладывать о побеге вышестоящему начальству и быть готовым к тому, что на его унтер-офицерскую голову обрушится начальничий гнев. В чем он будет выражаться, того, конечно, унтер не знал, потому что никогда еще в лагере не было побегов, но, однако же, можно было предполагать, что гнев этот будет ужасен…

…Организовывать погоню за двумя беглецами лагерное начальство не стало, по-своему резонно полагая, что от того будет только хуже. Лагерь охраняли немецкие солдаты, их было не так много, и если их отправить ловить беглецов, то кто же станет охранять тех узников, которые останутся в лагере? Можно, конечно, отправить в погоню самих узников – как-никак все они будущие пособники фашистской армии, но где гарантия, что они, отправившись в погоню, не разбегутся на все четыре стороны? Никакой гарантии здесь быть не могло, так что из нескольких зол лагерное начальство выбрало наименьшее. Оно разжаловало незадачливого унтер-офицера, мигом превратив его в обычного курсанта – будущего карателя.

А русский и поляк бежали и бежали, пока совсем не выбились из сил. А выбившись, рухнули с разбегу в подвернувшуюся лесную яму, поросшую кустарником, забились поглубже в нее и утихли. Им нужно было перевести дух и решить, что же делать дальше.

– Давай хотя бы познакомимся, – негромко произнес Коломейцев. – По-моему, самая пора. Меня зовут Иван Коломейцев.

– Мачей Возняк, – представился поляк.

– Ну и что будем делать дальше? – спросил Иван. – В какую сторону подадимся?

Понятно, что Иван говорил по-русски, а Мачей – по-польски, но они худо-бедно понимали друг друга. Да и как не понять – языки во многом были схожи. Кроме того, их сейчас связывала одна забота на двоих, а это тоже способствует взаимопониманию.

– А я думал, ты не рискнешь, – сказал Иван.

– Я тоже, – сказал Мачей.

– Я думал, ты донесешь насчет той прорехи в сортире, – сказал Иван.

– Я тоже так думал про тебя, – сказал Мачей.

Они помолчали, прислушиваясь к лесным шорохам. Дождь не утихал, но, кроме шелеста дождя, никаких других звуков слышно не было.

– Как ты попал в эти чертовы Травники? – спросил Иван.

– Наверно, так же, как и ты, – ответил Мачей. – Я воевал против фашистов. Я не был солдатом, я был подпольщиком. В Люблине. Нас выследили и арестовали. Многих расстреляли. Я думал, что расстреляют и меня. Но меня почему-то не убили. Отправили в лагерь. Там было очень тяжело. Я бы там умер. Это была бы бессмысленная смерть, собачья. Да… А я хотел жить. Хотел воевать против фашистов. И я согласился стать хивис. Я никогда не хотел стрелять в партизан или быть капо. Я хотел убежать. Вот у меня получилось…

– Точно так же и я, – вздохнул Коломейцев. – Я был солдатом, воевал. Получил контузию. Меня взяли в плен контуженого. У меня при себе даже не было оружия, чтобы застрелиться. Ну а обо всем остальном и рассказывать неохота.