Когда мать умерла от рака желудка, Лала училась в восьмом классе. Тогда ей показалось, что мир несется с бешеной скоростью в пропасть. Одна смазанная от слез картинка сменялась другой, такой же расплывчатой и несуразной. И Лала заскользила с этим миром в такт. Сначала встречаясь с парнями на несколько лет старше, потом попробовав алкоголь и табак… Хорошо еще, что ей хватило ума отказаться от заманчиво искрящегося, как снег, белого порошка, любезно предложенного очередным кавалером на очередной тусовке. Именно тогда она взяла себя в руки и оборвала практически все свои контакты. Отец стал вести себя неадекватно, хотя и регулярно ходил на работу. Лала поняла: надо поступать в институт, делать карьеру, зарабатывать… Тогда она вырвется из клетки, и ей перестанет мерещиться всякая чушь, и она не станет законченным неврастеником. Ей необходимо научиться быть жесткой, циничной и сильной. Она должна выжить. А огребать очередные проблемы будут другие. Неудачники. Не она.

Она больше не хочет жить воспоминаниями. Да и что там было хорошего? Ничтожные крохи бедных удовольствий вроде отдыха в Крыму, когда они с мамой собирали абрикосы-падалицу прямо на деревенской улочке, ведущей к морю, а потом варили варенье, отмахиваясь от настырных ос с их агрессивно раскрашенными брюшками? Соседские бабки брезгливо пялились на эту картину, иногда покрикивая на приезжих, мол, нечего собирать, не их это добро. Лала удивлялась, потому что видела, как те же самые подгнившие, сочившиеся янтарным соком плоды лениво подбирали мягкими губами проходившие мимо овцы. Мать объясняла, что тетки таким образом самоутверждаются, чувствуя себя выше нахальных москвичек, якобы падких на чужое. Им же невдомек, что москвички наскребают последние гроши на незамысловатый отдых в сараюшке без удобств, с вонючей дырой-туалетом и жестяным умывальником, прозванным в народе «Подай, Господи»…

А их походы в «Детский мир» перед началом учебного года? Толпы людей, многочасовые очереди и всего только удовольствия – подтаявшее ванильное мороженое в вафельном рожке, начинающем почти мгновенно открывать свое днище с угрозой вывалить содержимое прямо на затертый миллионом ног и расчерченный царапинами пол.

Или долгие и нудные этюды, стучащие по черно-белым клавишам непослушные разбегающиеся пальчики, с трудом дотрагивающиеся до зубов страшного черного чудища с раскрытым зевом? Слава богу, когда Лала сломала руку, поскользнувшись на обледенелом крыльце подъезда, мучения прекратились. Потом идея музыкального образования плавно сошла на нет…

Мать с отцом героически выживали, встроясь в советскую систему незначительными шестеренками, и тупо выполняли свою работу. На незалеченный пук болезней обращать внимание было некогда. Кольнет ли сердце, потянет живот, скрутит поясницу – таблеточку анальгина, лишний часок сна – и опять по строго заведенному распорядку с утренней зарядкой, ежевечерними новостями, воскресной газетой…

Лале казалось, что отец как-то растерялся и перестал понимать, как жить, не только после смерти матери. Страшное слово «перестройка» сбило его с нужной орбиты, сместило все ориентиры, нарушило непоправимо и чудовищно привычный уклад, украло его. Изменившаяся картина мира показывала, что ему более нет места в этом новом и незнакомом пространстве. Истерическая психопатия – защита организма от ненужной и невозможной правды. Что делать живому существу, если оно лишнее? Инструкций нет, каждый изобретает их самостоятельно, а ответственность вместо привычных указаний – слишком тяжкий груз…