Тина думала о солнечных улицах Палермо, о запахе свежей выпечки, наполняющем утренние улочки, о голубях и стариках, мирно сосуществующих в парках, о той жизни, которая примет ее в себя. Она станет частью этих улиц, и солнце позолотит ее кожу, чтобы сделать Тину похожей на коренных жителей, и хотя она все равно останется не похожа на них, никого этот факт не будет волновать.

А сейчас надо заниматься похоронами и бог знает, чем еще, но все как-то неопределенно, зыбко. Тина не знала, от чего оттолкнуться, чтобы начать каким-то образом налаживать жизнь.

Тина прошла в гардеробную и начала одеваться. В голове ее звучал «Шторм» Вивальди. Когда-то она была вынуждена обучиться этой методике – отсечения мыслей. И с тех пор ей приходилось много чего отсекать, иной раз она думала, что отсекла даже чересчур много, но если выбор стоит между болью и аккордами рояля в голове, то Тина выбирает рояль. Или скрипку, как в данном случае – она любила «Шторм» в исполнении Ванессы Мэй, потому что старинная музыка в руках китаянки обретала новое звучание. Но музыка есть музыка, она понятна всем – это универсальный язык общения, это та вещь, которая, однажды родившись, не меняется и не исчезает никогда.

Одевшись, Тина спустилась вниз. Василиса приготовила завтрак, и хотя есть не хотелось, Тина села за стол – Василиса так старалась, невежливо будет проигнорировать. А потом придется все-таки решать какие-то вопросы. Но какие? Телефон адвоката сохранен в памяти телефона, и Тина, конечно же, знала его в лицо, но ей никогда не нравился этот скользкий толстый человек, строящий из себя доброго дядюшку. Тина всегда знала, что он притворяется, и не понимала, почему отец доверяет ему.

Но они с отцом об этом никогда не говорили, они вообще почти не говорили друг с другом, потому что между ними было много такого, что они оба предпочли отсечь, при этом где-то там остались и их отношения.

– Ешь, чего ты? – Василиса разливала чай. – Потом чаю попьем и двинем по делам. Я на работу, а ты займешься своими делами. Вечером встретимся здесь, ты мне только ключи от калитки и от двери выдай, я шмотки перевезу.

– Ах да. – Тина попыталась вспомнить, где могут быть запасные ключи. – Давай заедем в мастерскую и нам быстро сделают дубликаты, потому что где лежит запасная связка, я не помню.

Было странно осознавать, что в своем собственном доме Тина понятия не имеет, где и что лежит, кроме ее личных вещей, каких немного. Все, что имеет для нее значение, сейчас находится в рюкзаке, который она собирала в поездку и который так и не разобрала.

– Ладно, так и сделаем. – Василиса отодвинула пустую чашку и встала. – А эта… Елена Игоревна которая… она где проживает?

– Здесь. – Тина удивленно вскинула брови. – Она всегда жила там же, где мы.

– И прописана здесь?

Вопрос поставил Тину в тупик. Она понятия не имела, прописана ли экономка в этом доме или нет. Какое это имеет значение?

– Так, все ясно. – Василиса расставила на места вымытую посуду и взглянула на Тину. – Ладно, поехали, работать надо. Звони своему адвокату, договаривайся, а я мотор пойду прогрею.

На улице было сыро, промозглый ветер никак не хотел смириться с тем, что юридически уже весна. Тина зябко запахнула куртку, думая о том, что совсем скоро можно будет не кутаться в сто одежек.

– Едем, что ли?

Тина кивнула, вдруг вспомнив, что наличных у нее нет, а за изготовление дубликатов ключей надо будет заплатить.

– Останови у банкомата, пожалуйста.

Кнопки банкомата холодные и полны каких-то невообразимых микробов. Тина с тоской вспомнила банкоматы Токио, оснащенные услугой по дезинфекции купюр. Здесь об этом даже мечтать не приходилось. Тина ввела пин-код, и на экране загорелась надпись: карта заблокирована.