Тина мысленно застонала – ей не нужен был никакой новый муж, ей и старый не был нужен, но отец настаивал, потому что нужно было кому-то передать бизнес, а она, Тина, оказалась не способна им заниматься со своим дипломом искусствоведа, полученным в Лондонской королевской школе искусств. И Семена она встретила не в клубе, где не бывала, а в галерее – модный художник, новое направление… Тина помнит, как ходила между стен, увешанных совершенно дикими гербариями из презервативов, пустых консервных банок и гнутых столовых приборов, и в толк взять не могла, зачем ее сюда позвали. Вокруг толпились экзальтированного вида девицы в немыслимых нарядах, состоящих из обязательного бесформенного свитера собственной вязки, надетого поверх длиннющей юбки или вытертых джинсов. И все они казались солдатами какой-то армии, где пьяный маршал заказал укуренному кутюрье разработать форму для батальона уборщиц. Дизайнер выполнил заказ со всей тщательностью, снабдив каждую боевую единицу внушительных размеров торбой и на разные лады вязанными крючком шапочками.

Тина смотрела на это потешное войско и понимала, что если сейчас не уйдет, то «творец» обратит на нее свой пылающий от дозы кокаина взор и потребует оценки его «искусства», а Тина не любила говорить людям неприятные вещи, но лгать не любила еще больше.

И когда она, прячась за спинами почитательниц «таланта», короткими перебежками достигла двери в галерею, кто-то вдруг взял ее за руку. Это был Семен, который, как оказалось, пришел на ту выставку с подружкой, но девушка побежала восторгаться «талантом», а Семен, едва взглянув на «искусство», вдруг отчетливо понял, что с такой мадам ему не то что не по пути, но даже на одной планете не очень правильно находиться.

Но у Семена была одна странность: он абсолютно не запоминал дорогу. Он был способен заблудиться в парке у своего дома, что уж говорить о помещении, где размещалась галерея. Он потерялся, как Белоснежка в лесу. И увидев, что Тина выходит, ухватился за нее как за спасательный круг.

Они посидели в кафе, поболтали о разных ничего не значащих вещах, а на следующий день Тина улетела в Милан, там как раз проходила выставка старинных кукол. Она и думать забыла о Семене, пока на выходе из музея кто-то не взял ее за руку. Это снова был Семен.

И ему удалось то, что не удавалось никому до него, – он Тину смог удивить.

До этого парни, которые пытались ухаживать за ней, казались ей скучными, глуповатыми, примитивными и пустыми. По чести говоря, так оно и было, и всякий раз, читая досье, которое подсовывал ей отец, Тина хохотала: вот ведь, и это угадала, и тут почувствовала фальшь!

С Семеном все было по-другому. Он не болтал лишнего, не пытался изо всех сил понравиться, он просто в какой-то момент оказался рядом – да так и остался, всем своим видом давая понять, что такое положение дел – самая естественная в мире вещь.

И с отцом он тоже поладил.

И когда полтора года назад отца не стало, он тоже был рядом. Не говорил ничего, и это было благом, иногда слова лишние, дела не исправишь, а от болтовни только хуже становится. Но Семен был рядом, отложив все дела – они молчали, смотрели старые фильмы, гуляли в парке. Тогда Семен словно ждал чего-то – может, какого-то разговора, но Тина не привыкла изливать душу и потребности такой не испытывала.

Конечно, Семен всегда был рядом, и конечно, он знал о диагнозе отца – а она не знала до последнего. И когда отец умер, ее не было рядом, урну с прахом хоронили в тот день, когда она сошла с самолета, – Семен объяснил, что таково было желание отца. А она не знала, и получается, что и отца тоже, по сути, не знала.