– Он был не один?

Лаурс вместо ответа лишь ударил пленника под ребра, но теперь Фарамунд лежал другим боком. Удар отозвался болезненно, однако Фарамунд заставил себя не повести и бровью. Он понял, чего хочет хозяин бурга, значит – надо растянуть пытку как можно дольше.

– Стойкий, – усмехнулся Лаурс недобро. – Ничего, Громыхало и не таких ломал!.. Как только начнет орать, тут же кликни!

– Слушаюсь, хозяин, – ответил палач, которого тот назвал Громыхало. – С виду он крепкий, но до вечера вряд ли дотерпит.

Когда шаги хозяина затихли, Фарамунд сказал негромко:

– Да ты и сам крепкий… Был воином? А то и десятником?

– Довелось, – ответил Громыхало довольно. – У тебя наметан глаз… Ты сам тоже… того. Говорят, ты дрался, чтобы дать сбежать своему дружку? Мог бы и сам, но задерживал?

– Да, – ответил он. – Настоящий вожак должен заботиться о своих людях, верно?

Громыхало положил на раскаленные угли щипцы, острые штыри. Широкое лицо было деловитым, задумчивым.

– Это верно. Но так мало кто делает.

– Как видишь, я делаю.

– Ну, ты… Вот и попался.

Он гулко хохотнул, довольный своим умозаключением. Толстые щеки затряслись. Фарамунд сказал, стараясь придать голосу как можно больше убедительности:

– Да, но мои люди ушли. И сейчас делят добычу. А мы взяли немало золота! И камешков. На них можно хоть такую крепость построить, хоть еще больше.

Громыхало кивнул в задумчивости.

– Да, это ты… гм… за таким, понятно, люди идут. Сейчас мало кому можно доверять.

Он рывком поднял Фарамунда, крякнул, вскинул его на широкий стол. В глазах палача Фарамунд уловил некоторое одобрение. То ли его немалого веса, то ли вздутых мышц воина.

Освободив правую ногу, он умело привязал ее на угол стола, левую – на другой. И только убедившись, что пленник привязан крепко, поочередно развязывал и закреплял руки.

Фарамунд оказался распятым, он скосил глаза на жаровню. Железные прутья накалялись на глазах. Кончики стали темно-вишневого цвета, медленно, но неотступно превращались в алые. А темно-вишневый поднимался выше.

Громыхало надел кожаный передник, широкий, от которого пахло засохшей кровью, так же неспешно натянул толстые кожаные рукавицы. Фарамунд заставил себя дышать ровнее. Сердце колотилось, как схваченный воробей.

– Ты мог бы уйти со мной, – проговорил он как можно небрежнее. – У меня вдоволь припрятано золота. Ты уже знаешь, что я держу слово.

Широкое лицо палача расплылось еще шире, он тихонько ржанул, как огромный сытый жеребец:

– Уйти?.. Да отсюда комар не вылетит!

– Но мои люди вылетели, – напомнил Фарамунд.

– Их спины прикрывал ты! – возразил Громыхало.

– Но сейчас нас будет двое…

Громыхало вместо ответа ухватил прут. Раскаленный конец стал почти оранжевым, а из толстой рукавицы пошел пар. Громыхало приблизился к пленнику, сказал благожелательно:

– Лучше начинай орать, вот тебе добрый совет. Все равно кончится одним. Тебя убьют. Ну, разве что шкуру сдерут для потехи. Так чего терпеть зря?

Раскаленный конец приблизился к груди. Жар опалил кожу. Фарамунд скосил глаза на алую головку прута. Там вспыхивали искорки, словно внутри железа бродили такие же призрачные существа, что появляются в пурпурных углях костра. Жар приблизился, Громыхало внезапно ткнул прутом в тело, Фарамунд успел задержать дыхание, стиснул челюсти. Боль хлестнула в мозг, едва не разорвала череп. В воздухе запахло горелым мясом.

Громыхало с интересом всматривался в лицо пленника:

– Ну, как?

– Терпимо, – ответил Фарамунд сквозь зубы. Он чувствовал, что второй раз может не выдержать такого прикосновения. Запах горелого мяса, его собственной плоти, вызывал тошноту и подленький страх. – Этим меня кричать не заставишь. Можешь сразу пробовать что-то другое.