– Вам лучше уйти.

Раненый взвыл, как сработавшая сигнализация, и откатился назад, в падении выхватывая оружие из кобуры. Что ж, это достойно – несмотря ни на что стремиться исполнить свой долг, следуя приказу хозяина. Но совершенно нецелесообразно. Для человека его движения были достаточно быстры. Но мой выстрел превратил пистолет в его руках в оплавленный кусок металла раньше, чем он успел прицелиться.

– Назад, Хо! – Крик толстяка был запоздалым – громила уже благоразумно отступил, не дожидаясь приказа. Это было целесообразно, но уже не достойно. Что с них взять – люди… – Назад, Хо, – повторил он уже спокойнее. – Эта птичка не нашего полета. Прощеньица просим, господин хороший. Мальчишка – ваш. Вот только хлебнете вы с ним, с нашим истеричным красавцем. Что он умеет лучше всего – это подкладывать большую свинью друзьям. В самый неподходящий момент. Только вы думаете – ого, он вам устроит – пшик. Помяните мои слова…

И толстяк начал устало спускаться. Раненый громила, бросив на меня взгляд, полный злости, поспешил за ним.

А я взял мальчишку за шиворот, заволок в комнату и свалил тело на некое подобие матраса, покрытого толстым слоем мусора.

– Я второй раз уже тебя спасаю, – сказал я вслух, сам не зная зачем. И пошел к выходу.

– Нафига тебе это надо? – спросил вдруг он вполне членораздельно.

– Что именно? – Я повернулся.

– Спасать меня. Причем второй раз.

– Ты мне нужен. Я уже говорил – будешь работать со мной.

– Ха! Всё уже решил, да? А мое мнение тебя интересует?

– Нет.

Он рассмеялся – истерично, взахлеб. Потом резко оборвал смех, спросил серьезно:

– Ты мог их убить? Этих двоих?

– Мог.

– А почему не убил?

– В этом не было необходимости.

– А если бы была?

– Убил бы.

– Убил бы… – повторил он. – Просто так убил бы? И всё?! Без раздумий? Без раскаяния?

Я вздохнул. Вот как ему объяснить, что всё, о чем он говорит, – это лишь тени на стене? А гоняться за тенями – бесполезное занятие. Взаимодействовать можно только с тем, что эти тени отбрасывает. Это очевидно. Но он не поймет. К сожалению. Или к счастью?

– Да, просто убил бы, – только и оставалось мне ответить.

– Ты всерьез веришь, что ада нет?

– Я это знаю.

– Неправда!!! – Это был вопль баньши, такой мощный, что блокировка не выдержала, позволяя чужим эмоциям наполнить меня. Боль. Ненависть. Убить. Разрушить. Чудовища. Чудовища вокруг. Ад. Ад! Спасение.

Всё стихло.

– Ад… Должен быть! Он должен быть!!! Если его нет, где мне получить искупление? Ада нет – нет надежды… Если его нет, где найти приют чудовищу? – Он всхлипнул, обхватил руками колени, сжался в комочек на грязном вонючем матрасе.

– Если ты настолько слаб – можешь верить в свой ад, – я пожал плечами. – Тогда тебе стоит нагрешить побольше, чтобы было что искупать. Тридцать две смерти – это не солидно.

– Ты знаешь? – Он поднял на меня горящие глаза.

– Я навел справки о тебе, Вин К. Делий.

– А ты… Ты скольких убил?

– Я не считал. Это не имеет значения.

– Ты чудовище! – Он снова засмеялся пьяным смехом. – И я пойду с тобой. Потому что ты превратишь мир в ад. Если его нет, мы его сделаем! Наш собственный ад для чудовищ!

Его смех оборвал кашель, сменившийся рвотой. А потом он без сил упал на свое ложе, затих.

Я вздохнул, посмотрел на него с сожалением.

– Ты уже в аду. Что тебе еще надо? А мне нет до этого дела.

Не знаю, слышал он меня или нет. Но я сказал правду. Сожаление о содеянном, раскаяние – ничего не имеет значения перед лицом смерти. Есть только ты и то, что ты должен сделать. И на этом пути не нужны такие механизмы защиты от самого себя, как ад и рай. Не так ли, Алон-ден, мой господин?