В первый момент я собрался было огрызнуться, дескать, с чего он взял, что я собирался ему что-то сообщать, да я просто сам с собой вслух говорил, и произнес-то я всего три слова, пусть и ненужных, на его взгляд, а он в ответ сколько слов потратил, дабы разъяснить мне мою тупость? Но чисто детский порыв удалось вовремя усмирить, и слава богу. Дядька показался мне забавным, и я решил продолжить игру.

– Согласен с вами, вы совершенно правы, – мне не совсем удалось справиться с эмоциями, и хоть я и старался подпустить в голос побольше раскаяния, все равно наружу выперло лукавство. А Павел Петрович, не будь дурак, это сей же момент заметил и не замедлил отреагировать:

– Не лгите, молодой человек. Если бы вы были согласны со мной, то постарались бы сделать выводы из только что преподнесенного вам урока и следить за своей речью, а вы снова допустили ошибку, потратили лишние слова. «Согласен с вами» – вполне достаточно, вторая часть фразы была совершенно излишней.

Он спустился по лесенке в воду, продолжая читать мне лекцию об экономном и бережном отношении к словам, и мы медленно поплыли рядышком. К концу первого сеанса плавания я уже знал, что Павел Петрович страдает болями в спине, находится в клинике уже два месяца, а лечение оплачивает его состоятельная дочь – бизнес-леди. С того дня проводимый в бассейне час превратился для меня в неиссякаемый источник развлечений. Павел Петрович вещал, а я слушал, наслаждался и запоминал, чтобы по возвращении в палату записать наиболее яркие его высказывания.

Вторым человеком, который оказался мне симпатичен среди больничной публики, стала молодая женщина по имени Елена. Ну, во-первых, она была очень красивой. Конечно, дожив почти до сорока шести лет, я стал понимать, что понятие красоты весьма и весьма относительно и кто-то готов заплатить миллион долларов за обладание Клаудией Шиффер, а кто-то пройдет мимо нее и даже не обернется, поэтому, когда я говорю о том, что какая-то женщина красива, я имею в виду, что лично для меня, в моих глазах она обладает несомненной внешней привлекательностью. Хотя вкус у меня, как утверждают очевидцы, весьма специфический, как человек с художественным вкусом, я способен оценить изящество форм хрупкой блондинки или огненную грацию гибкой брюнетки, но как мужика меня всегда привлекали представительницы того типа, который я сам для себя называл «славянско-деревенским»: рослые круто-бедрые женщины с небольшой грудью, стройными сильными ногами, мягкими лицами и волосами темно-русыми или каштановыми. И желательно с небольшим избыточным весом, дабы мне не чувствовать себя рядом с ними огромным и толстым. Кто-то из знакомых мужиков однажды пошутил, что во мне силен инстинкт самца-производителя, потому что широкие бедра у женщины – это залог легких родов без риска травмы у младенца, а маленькая грудь, как правило, дает больше молока, чем пышная. Не знаю, может, он и прав, я как-то не задумывался над тем, почему мне нравится именно этот женский тип. К нему, кстати, относятся обе мои жены, и первая, и вторая, а также основная масса тех, с кем я крутил романы.

Елена была тихой и какой-то забитой. В отличие от Павла Петровича, который воспринимал меня просто как некоего Андрея, попавшего в автомобильную аварию, она сразу узнала писателя Корина, и порой я ловил на себе ее взгляд, в котором явно просматривалось обожание и восхищение. Но в разговорах она ничего такого себе не позволяла, просто в первый же день попросила разрешения взять автограф и принесла на подпись все мои книги. Все до единой. Сказала, что я ее любимый писатель и она, ложась в больницу, взяла с собой любимые романы. Конечно, я был растроган до глубины души и постарался для каждого автографа найти теплые, недежурные слова.