Коле становилось все хуже и хуже, мальчик начал бредить – и вдруг потерял сознание. Александра Андреевна онемела, перед ее глазами все поплыло, она вспомнила погибшую дочурку и, не слушая увещеваний мужа, в чем была бросилась на улицу, чтобы бежать в тот дом, где принимал сейчас роды доктор. Илья Петрович остался с ребенком, а вдогонку жене послал повозку. Василий догнал хозяйку, усадил в дрожки и погнал, что было сил. Врач, оставив роженицу, которая к тому времени уже разрешилась, и, не переодевшись, поспешил к больному.

Мальчик по-прежнему был в беспамятстве. Осмотрев его, врач заявил, что это мозговая горячка в острой форме и помочь невозможно.

Александра Андреевна, сама ни жива, ни мертва, бледная и осунувшаяся, выслушала приговор, молча вышла из комнаты, прошла несколько шагов – и упала в обморок. Ее перенесли на диванчик, поднесли нюхательной соли. Илья Петрович бегал между женой и умирающим ребенком, не зная, чем им помочь. В углу плакал маленький Петя. Другие домочадцы тоже молились.

Через какое-то время Александра Андреевна пришла в себя, а вот Николеньке стало совсем худо – ребенок почти не дышал, лоб его пылал. Мать велела звать священника, чтобы успеть подготовить сына в последний путь. Прибежала кормилица Николеньки, увидела мальчика и завыла. Александра Андреевна, изо всех сил сдерживая слезы, обняла крестьянку. Та отстранилась и с напором произнесла:

– К Богородице его надо приложить! К Владимирской! Она помилует нашего Колю.

Александра Андреевна замерла. В голове пронеслась фраза, которую юродивый иконописец Андрей говорил при встрече с госпожой Чайковской вместо приветствия: «К Владимирской!»

Александра Андреевна подбежала к кроватке, выхватила из нее ребенка. Николенька безжизненно повис в руках матери. Илья Петрович с ужасом смотрел на жену. Та кинулась с мальчиком на руках к дверям, но врач решительно остановил ее:

– Куда? Вы его убьете. Положите на бочок и не трогайте – так он сможет прожить еще полчаса-час. Иначе умрет прямо у вас на руках.

– Дорогая, куда ты собралась? Священник сам сейчас придет! – вмешался и Илья Петрович.

– Доверься мне! Надо немедля принести в дом икону Владимирской Божьей Матери и приложить к ней Николеньку. Только она может нам помочь!

Илья Петрович не слишком верил в такое средство, но, чтобы успокоить обезумевшую жену, согласен был сделать все что угодно.

Он выскочил во двор, сам добежал до конюшни.

– Василий, в церковь! Надо привезти сюда икону!

– Илья Петрович, оставайтесь в доме. Барыню успокойте. Я сам справлюсь. Да и быстрее так будет – погоню, не жалея. Икону для молодого барина? Какую?

– Вези Владимирскую Божью матерь и священника, кого в храме застанешь. Хватай без объяснений! Не перепутай! Владимирскую!

– Не извольте тревожиться! Птицей долечу!

Василий прыгнул в дрожки, щелкнул кнутом. Лошадь, не ожидавшая такого обращения, дернулась и понеслась, прядая ушами. Василий гикал, дрожки подпрыгивали на колдобинах.

Через сорок минут Василий вернулся с иконой и немолодым батюшкой, у которого от тряски и волнения стояли дыбом редкие волосы.

Слуги бегом занесли икону в дом. Старичок-священник просеменил в комнату к умирающему ребенку, рядом с кроваткой которого сидели безутешные родители и бесполезный врач.

Тряпку, в которую была замотана двухаршинная доска, развернули. Икону поставили прямо напротив кроватки. Солнечный луч из окна упал на лик Богородицы. Она спокойно взирала на Своего Сына, ожидая Его участи – быть распятым людьми. Ее глаза светились мудростью, любовью, знанием и принятием.