– Ну почему же грустные? – удивляется. – Море, концерт, дискотеки.

– Потому что одинокие, Всеволод Алексеевич. Вся компания – это ваш подкассетник. С чёрной рубашкой и прищуром.

Он кладёт свою большую и тёплую руку на её, маленькую и холодную.

– А сейчас времена лучше? – спрашивает тихо.

– Никакого сравнения, – честно отвечает она.

– Странная ты девочка.

Сашка пожимает плечами, мол, какая есть.

– Ты замёрзла. Пойдём домой.

Они одеты примерно одинаково, в лёгкие куртки. Но Сашка давно заметила, что он мёрзнет гораздо меньше, чем она, и не смеет его кутать. Не вмешивается, когда он выбирает, что надеть, хотя порой очень хочется всучить ему какой-нибудь шарф, грудь прикрыть, ветер же, а у него астма. Но молчит. Он большой мальчик, он знает, что делает.

– Пойдёмте. Вы ещё в магазин хотели, за гвоздями и краской.

Кивает. Первым встаёт со скамейки и галантно подаёт ей руку. Сашка делает вид, что пользуется его помощью. Вот правда же, никакого сравнения.

***

По пути домой она понимает, что он устал. Шаг становится медленней, разговор ни о чём незаметно прерывается. Когда всё хорошо несколько дней, неделю подряд, обоим так легко забыть, почему он ушёл со сцены. И тогда он начинает жалеть, а Сашка начинает бояться. Ему трудно вот так, без всеобщего внимания, без аплодисментов, без расписанного по минутам графика на месяцы вперёд. Без музыки трудно, без пения. Хотя последние годы какое там было пение. Иллюзия то ли для зрителей, то ли для самого себя, чудеса современной звукорежиссуры. Он скучает по сцене, он постоянно хочет говорить о ней. И когда астма не напоминает о себе долго, а сахар как-то держится под контролем, ему кажется, что он поторопился. Что можно было ещё пару лет как-нибудь. Он никогда не озвучивает подобные мысли, но Сашка знает его слишком хорошо, чтобы читать по взгляду. А потом обязательно что-нибудь случается. Или просто проявляется в мелочах. В том, как опирается на её руку. В предложении постоять пять минут в тенёчке прежде, чем продолжить путь.

– Есть хочется, – вздыхает он, приваливаясь к пятнистому стволу платана. – Обедать уже пора?

Вполне безобидный вопрос, но Сашка сразу настораживается. Это он для среднестатистического человека безобидный. Вот откуда внезапная усталость. Глюкометра с собой, конечно, нет. Сашка, мысленно напомнив себе, что так надо, что она, в конце концов, доктор и имеет право, сжимает его ладонь – рука холодная и влажная. Она оглядывается по сторонам. Рядом, очень удачно, торгуют лимонадом на розлив из жёлтой бочки.

– Пора, Всеволод Алексеевич. Но обед только дома. Лимонад будете?

– А можно? – удивляется.

– Нужно.

Приносит ему стаканчик. Он старается не пить слишком быстро, хотя видно, как его потряхивает. Низкий сахар ощущается ещё противнее, чем высокий. При высоком может подташнивать, может кружиться голова, но в целом симптомы похожи на ту же гипертонию и в его возрасте знакомы и привычны почти каждому. А при низком трясёт и кажется, что, если срочно что-то не съесть, рухнешь в обморок прямо тут. Впрочем, не кажется. Весь спектр «чудесных» ощущений Сашка тоже испытывала, в юности, когда слишком много училась и слишком мало ела. Но то дела давно минувших лет. А для него – ежедневная реальность.

К концу стаканчика он оживает. На лице появляется улыбка.

– Вкусно. И что это было?

Сашка закатывает глаза. Ваш непредсказуемый диабет это был. Ночью подняли инсулин, но позавтракали, как обычно. Плюс физическая нагрузка. Плюс ещё миллион факторов, которые невозможно просчитать. Но объяснения ему и не особо нужны, он уже переключился на другую тему.