И все же он был неспокоен, и просьба Айдыны могла вызвать у него гнев. Девочка хорошо знала отца: в ярости он был непредсказуем и беспощаден. Словом, ей не хотелось попадать под горячую руку. Ведь это означало бы, что ей придется расстаться не только с мечтой, но и с Киркеем. Ончас давно угрожала рассказать брату о дружбе его дочери с сыном табунщика. И тогда судьбе Киркея не позавидуешь. Поэтому следовало выбрать подходящее время и дождаться, когда отец станет более сговорчивым.

Но Айдына так и не успела поговорить с отцом. Ночью ее разбудил топот копыт, лязганье доспехов и оружия. Громко и взволнованно переговаривались мужчины, ржали лошади, пламя костра освещало юрту.

Накануне пастухи поднялись затемно и погнали табуны и стада в горы, разбудив громкими криками, воплями и ревом скота всех в округе, но Айдына не проснулась. Спала без задних ног. На то у нее была причина. Но что случилось нынешней ночью? Неужто мунгалы напали на табунщиков и угнали отцовских лошадей в горы?

Айдына бросилась к выходу из юрты, выглянула наружу. Моросил мелкий дождь, низко нависли серые тучи. «Э-с-са-а-а! Й-а-а-а!» Дружинники с места направили коней в галоп, но она успела разглядеть притороченные по бокам лошадей большие тюки и успокоилась. Воины ее отца предпочитали воевать налегке. Отчего ж тогда они спешили? Почему сорвались ночью? И что было в тех тюках, которые они увезли с собой? Ясак? Но он выплачен по весне зимними соболями и лисицами. Или там доспехи и оружие, которые без устали ковали кузнецы-дарханы?

Словом, сразу вопросов двадцать возникло в ее голове, но тут Ончас поймала Айдыну за подол рубахи и заставила вернуться в постель. Сжавшись комочком под верблюжьим одеялом, Айдына сквозь полуоткрытые веки наблюдала, как старуха раздула огонь в очаге, присела перед ним на корточки и вынула из кармана узенький, продолговатый кожаный кисет, в котором вместе с табаком хранилась медная трубка – ганза. Но в этот раз вместо табака Ончас извлекла из кисета темный комочек китайского «шара», смешанный с мелко измельченной чагой, чтобы не было дыма. Набив трубку, выудила из огня уголек, положила на устье ганзы, закурила, щелчком сбила уголь и, набрав в рот воды, пару раз сильно затянулась. И тут же упала чуть ли не головой в очаг. Видно, от дыма у нее перехватило дыхание, и Ончас потеряла сознание.

Айдына, схватив ковш, бросилась к тетке и окатила ее водой. Та застонала, выгнулась несколько раз, а затем принялась колотить руками и ногами по кошме, закатывать глаза и сипеть, словно ей передавили горло: «Орыс-с-с! Орыс-с-с!»

– Ончас! Ончас! – Айдына присела рядом с ней на корточки. Тетка продолжала выгибаться, но Айдына знала – это не падучая. Все оттого, что старуха накурилась, не думая о последствиях. Платок сполз у нее с головы, три тонкие седые косички растрепалис [9] Она уже не хрипела, а что-то быстро-быстро бормотала сквозь стиснутые зубы. В уголках рта показалась желтая пена, но девочка не посмела помочь Ончас. Видно, в нее вселился злой дух айна, и тетка сражалась с ним изо всех сил. А если Айдына вмешается в их потасовку, айна непременно привяжется к ней самой.

Наконец Ончас перестала выгибаться и кричать. Исчезла жуткая гримаса на лице, и через некоторое время она открыла глаза и с недоумением уставилась на Айдыну:

– Почему не спишь?

Айдына вздохнула и протянула ей трубку:

– Опять змеиный помет куришь? Хочешь, чтоб айна тебя в Нижний мир забрал?

Старуха сердито хмыкнула, вырвала трубку и вставила медный мундштук в рот.