– Томас Иваныч, все!

В тот же момент на квартиру на мгновенье опустилась тьма, а потом это уже оказалась совсем другая квартира. То есть это-то как раз и была квартира тридцать три ровно в том виде, в котором она принадлежала бывшим жильцам – потертые обои из конца восьмидесятых, старая советская мебель с ностальгическими стенкой и сервантом. Минималистическая кухня стала совершенно обыкновенной старой кухней с голубыми пластиковыми шкафами, а кресло, в котором сидел Томас Иванович, из стильного кожаного превратилось в кресло с деревянными ручками. На полу в комнатах был поцарапанный паркет, на кухне и в коридоре – линолеум в цветочек. Не изменились только Дарья Салтыкова и Томас де Торквемада. На ней был все тот же красный шелковый халат, а на нем – костюм в полоску. Де Торквемада сел за стол, на газовой плите засвистел чайник, Дарья налила кипяток в чайник с заваркой.

– Какая отвратительная особа, – заметил де Торквемада.

– Томас Иваныч, а вас в ней что-то конкретное отвратило? – в голосе Дарьи проскользнула ирония.

– Да нет… – несколько рассеянно ответил де Торквемада. – Общее впечатление.

Еще в самом начале их совместной работы Дарья стала называть его «Томас Иванович» на русский манер, поначалу де Торквемаду это чудовищно раздражало, но со временем он смирился. И даже иногда сам так к себе обращался. В конце концов, бытие определяет сознание. Кто так сказал? Ах да, Карл Маркс1. Томас Иванович всегда искренне сожалел, что в ад его отправил не он, а кто-то другой.

Чай по мнению Дарьи уже заварился, и она налила себе чашку. Томасу Ивановичу она даже не предлагала, потому что тот именовал чай непонятной жижей и категорически отказывался его употреблять.

– Редко встретишь человека, – заметил де Торквемада, – который внешне соответствовал бы всем канонам привлекательности, но при этом был бы настолько отталкивающим.

– Отталкивающая или нет, – Дарья отхлебнула чай, – но для девочки из провинции устроилась она отменно.

– Это да, – кивнул де Торквемада. – Но меня больше интересует Серикова с третьего этажа.

– Ой, – Салтыкова вздохнула, – да небось обыкновенная городская сумасшедшая: живет с кошками, лепит горшки, пишет на телевидение, чтобы привлечь к себе внимание. Я больше, чем уверена, что как раз у нее в квартире никаких привидений и нет.

Де Торквемада откинулся на спинку старого стула, заскрипевшего от его резкого движения, и скрестил руки на груди.

– Дария, а что вы знаете о привидениях?

Томас Иванович называл ее «Дария». Ей это не нравилось, но она привыкла, впрочем, как и он привык быть «Томасом Ивановичем».

– В смысле? – спросила Салтыкова.

– Ну как по-вашему, что они из себя представляют?

– А что по-моему то? Это те, кому не дали отправиться в ад или в рай. Как будто мое мнение отличается от того, что есть на самом деле.

– Да, – кивнул де Торквемада, – это так…

– Ой спасибо, – кивнула в ответ Салтыкова.

Томас Иванович, казалось, не заметил ее издевательской ремарки.

– … но ни один призрак не задерживается на земле по собственной воле – всегда есть кто-то, кто заставил его остаться.

– И что?

– В этом доме со слов Гермеса находится не один призрак. Мы с вами пока их не видели, но у меня нет особенных причин сомневаться в словах господина Трисмегиста. Должен быть кто-то, кто заставил всех их собраться именно здесь.

– А почему именно кто-то? – Салтыкова поставила чашку на стол. – Может, это какая-то вещь?

– Вещь? – с сомнением переспросил де Торквемада. – Никогда не слышал о таких вещах.

– А у вас кругозор ограничен костром и вашей любимой «Ave Maria»