Моя интуиция работает на износ.

– Я уберу продукты, – Энди толкает меня бедром, я отхожу с ее пути и тут же ныряю в огромный многоразовый пакет, чтобы подавать ей продукты. – Тампоны купила?

– Ага, – вздыхаю я. Я устала. У меня болят ноги. Я отшвыриваю каблуки и прерывисто выдыхаю, вращаю ступней, сгибаю пальцы и повторяю действия второй ногой. Ну и жмут же эти туфли.

– Открывай посылку, – снова призывает Энди, передвигаясь по крошечной кухне и расставляя продукты. Я благодарна ей за помощь. Обычно она запирается в своей комнате, и мне приходится все убирать самой.

Взяв ножницы из ящика с ножами рядом с плитой, разрезаю скотч и открываю крышку. Внутри маленькая коробочка, обернутая мерцающей розовой бумагой и увенчанная белым бантом. Эту упаковку я узнаю в любое время дня и ночи.

Это из «Блаженства».

С замиранием сердца медленно развязываю бант и снимаю его. Затем переворачиваю коробку на бок и провожу пальцем под лентой, сняв обертку как можно аккуратнее.

Энди наблюдает за мной краем глаза, на лице сестры написано нетерпение, и, когда я полностью снимаю бумагу и аккуратно складываю ее, Энди выходит из себя.

– Боже мой, просто открой эту чертову коробку!

Бросив на нее раздраженный взгляд, снимаю крышку и вижу аккуратно сложенную бледно-розовую ткань внутри. Это Марло что-то прислала? Иногда она дарит что-нибудь работникам, но мне домой ни разу ничего не присылала.

Нахмурившись, разворачиваю упаковку, и у меня спирает дыхание. Бюстгальтер с вишнями и комплект трусиков, которые сегодня утром купил некий мистер Гейнс.

Что. За. Черт?

– О, это очень мило. – Энди наклоняется через мое плечо и заглядывает в коробку. – Это тебе начальница прислала?

– Э-э-э… – Пока я подбираю слова, сестра забирает трусики и держит их перед собой. Теперь ее очередь хмуриться.

– Подожди-ка, а почему тут только одна половина?

Я выхватываю трусики у нее из рук; мои щеки пылают.

– Это вырез. На попе.

– И их прислала тебе Марло? – Энди недоуменно качает головой. – Очень странно.

– Это не от Марло. – Я бросаю трусики обратно в коробку, закрываю ее и отодвигаю. – Я не знаю, от кого они.

Ложь.

Я оглядываю кухню в поисках того, что еще можно было бы убрать и отвлечься, но Энди уже все разобрала.

– Сара, – сестра пристально смотрит на меня. У нее на лице написано, что она все поняла. Она хоть и подросток, но, к ее счастью, достаточно проницательна. – От кого этот комплект? И почему на белье вишенки и какие-то цветочки? Он что, хочет сорвать твой цветок?

Энди начинает смеяться над собственной шуткой.

Я начинаю выходить из себя.

– С чего ты вообще взяла, что это «он»? И, к твоему сведению, мой цветок был сорван еще несколько лет назад. – Я хватаю коробку и прижимаю ее к груди, борясь со смущением из-за того, что сказала это грубовато. – Но вообще-то это не твое дело.

Я вас умоляю – разговоров о сексе за последний год у нас с ней было куда больше, чем у меня за все мои подростковые годы, так что, в отличие от меня в ее возрасте, в этих вопросах сестра достаточно подкована.

– И я понятия не имею, от кого оно.

Я иду в спальню, не обращая внимания на смех Энди, когда она восклицает:

– Ага, конечно! Признайся, Сара. У тебя есть тайный поклонник? Какой-нибудь постоянный покупатель-извращенец из «Блаженства»? Расскажи мне!

Я захлопываю дверь спальни, прервав филигранно острый монолог, и бросаю коробку на старенькую двуспальную кровать, глянув на нее с презрением, как будто внутри змея, которая жаждет нанести мне смертельный укус.

Да, теперь я слишком драматична. Но ничего не могу с этим поделать.