– Знаю я его дела, – проворчал Архипов. – Для этого министерского обормота меня нет. А приглашение выкини в корзину.

– Но, может быть…

На эту французскую выставку у Марины имелись свои виды. В обществе, где принято появляться в сопровождении эффектной дамы, она не будет лишней.

– Я же сказал: выкини в корзину. Что еще?

– Даже не знаю, – Марина задумалась, решая, стоит ли сообщать боссу, тем более, когда он не в лучшем расположении духа, о такой мелочи. – Несколько раз звонил этот художник, как его… Бирюков. Такой надоедливый. У нас в галерее два месяца назад выставили его картину, но она не продалась. Он бы хотел забрать ее. Он живет где-то рядом.

– Что за картина?

Марина раскрыла блокнотик.

– Городской пейзаж, «Москва дождливым утром», размер пятьдесят на семьдесят. Масло. Наш оценщик поставил ее за двести пятьдесят долларов. Неделю назад цену снизили на полсотни.

Архипов не дослушал, раздраженно махнул рукой.

– Господи… Ему бесплатную рекламу делают, а он… Пусть берет свою мазню, этот чертов пейзаж, и катится к такой-то матери. Так ему и передай, слово в слово. Пусть катится к такой матери, придирок гребаный. Поняла?

– Да, совсем забыла. Буквально десять минут назад звонил какой-то Жбанов. Сказал, что не может дозвониться, ваш мобильный не отвечает.

– Черт, с этого и надо было начинать. А ты морочишь мне голову всякими приглашениями.

– Это важно? Я никогда не слышала этой фамилии.

– Это важно, – вздохнул Архипов. – А мобильник я вчера оставил в такси. Можешь идти.

Марина повернулась и пошла к выходу. Архипов пристально посмотрел на оголенную спину секретаря, его глаза сузились в злом прищуре.

– Подожди секунду, – скомандовал он. – А это в честь чего?

– Не поняла, – Марина остановилась у двери, повернулась в пол-оборота. Так начальнику лучше видны соблазнительные изгибы фигуры. Вскинула длинные ресницы и, округлив глаза, растеряно осмотрелась вокруг. – Что в честь чего?

– Ну, вот эта порнография? Я имею купальник, который ты на себя натянула. Или это платье?

– Но ведь жара такая, Игорь Владимирович.

– Мне тоже не холодно. Но ты ведь не видела меня на рабочем месте в плавках?

Секретарь ушла, прикрыв дверь. Кажется, она расстроилась до слез. Архипов принялся дочитывать газетную заметку, но понял, что не может сосредоточиться на этом занятии. Строчки разбегались, мысли были где-то далеко. Свернув газету в трубочку, опустил ее в корзину для бумаг. Встал с кресла, прошелся по кабинету. Сегодня важный день, а окружающие, словно сговорившись между собой, решили окончательно испортить настроение. Утром домашний телефон оборвал один грузинский художник, умолявший придти сегодня вечером в «Прагу» на его юбилей. Отнял уйму драгоценного времени. Архипов отнекивался, сколько мог, но наконец сдался, зная наперед, что ни в какой кабак сегодня пойти не сможет. И вот он появляется на работе, ждет важного звонка, он настроен на деловой лад, но видит перед собой полуголую секретаршу, которая строит ему глазки и забывает сказать о самом главном. Марина лишена чувства вкуса. И стиля. Эти болезни не лечатся, даже если запомнить наизусть все журналы мод.

Телефон зазвонил, Архипов упал кресло, сорвал трубку. Взволнованный голос Жбанова доносился издалека, словно тот звонил с другого конца земли.

– Я должен был ехать на вокзал, – сказал Жбан. – Встречать нашего дипломата и посылку.

– Можешь не напоминать, я не страдаю провалами памяти, – Архипов едва не сорвался на крик. – Что дальше?

Долгая пауза. Архипов глянул на часы. Поезд из Варшавы прибывал на Белорусский вокзал в начале первого, то есть через полтора часа с минутами. Жбанов, как было обговорено заранее, должен выполнить простое поручение: встретить дипломата, забрать у него кейс, отвезти чемоданчик в надежное место. И всех дел.