– Мамка пришла! – и распахнул двери.

Лизка и малыши с криком: «Мамонька пришла! А мы тебя встречали!» – бросились к порогу и, посторонившись, пропустили мать.

Мимо в потемках проплыло бледное, мокрое лицо матери. Ему без слов все стало ясно.

Упираясь спиной в косяк, сдерживая подступившие к горлу рыдания, он видел, как мать прошла к столу, опустилась на переднюю лавку. Притихшие ребята несмело, сбоку подошли к ней. Мать тупо посмотрела на них, поискала глазами старшего сына и, встретившись с ним взглядом, безнадежно качнула головой. Потом она достала из-за пазухи маленький сверток в белом платке, развязала его и, опять подняв на него глаза, упавшим голосом сказала:

– Пенсия…

Ноги у Мишки стали подгибаться. Он не мигая смотрел на эти грязные, захватанные чужими руками бумажки, тоненькой стопкой лежавшие на белом платке, и вдруг, не выдержав, упал плашмя на кровать и громко-громко зарыдал…

Одна и та же смерть второй раз переступила порог Пряслиных.

– Ну вот, отпускаем, – говорил Новожилов, хмуря нездоровое, отечное лицо. – А ты грозил, кричал, помнишь? «Сам уеду…» Партия, она, брат, знает, что и как… Сейчас упираться станешь – пошлем. Смотри, что делается, – он указал на карту, густо испещренную красными и черными флажками. – Сибирь дальше…

Новожилов устало провел большой полной рукой по густым черным с проседью волосам, своевольно выгнутым на висках.

– Кстати, знаешь, кто с тобой едет? Твой старый дружок Лихачев. Да, брат, всех подчищают. Беспалый в ход пошел. Как думаешь?! От хорошей это жизни? Или уж так, чтобы кулак собрать да ударить как следует?

Лукашину понятна была тревога, прозвучавшая в голосе секретаря. Но при одном упоминании имени Лихачева в нем поднялось глухое раздражение.

– Ну, это добро – что здесь, что там. Одна цена…

Новожилов не мог скрыть своего разочарования:

– Не прав ты. В лошадях Лихачев разбирается. И завобозом был неплохой. Во всяком случае, место не пустовало…

– Место-то не пустовало! Может, ты по тому же самому и Федулова в маслопром посадил? Тепленькое местечко подыскал…

– Старая песня. Что ты мне все Федуловым тычешь? Что он мне, родня? А где люди? – Новожилов сжал кулак. – Ну-ка подсчитай… чего нам стоит отправка новой партии? За год пятого председателя райпотребсоюза меняем. Дыры-то чем-то надо заткнуть. Тут, брат, и белобилетнику Федулову рад. И вот так: одной рукой партбилет отнимаешь, а другой в контору сажаешь. А что ты думал? Если хочешь знать, я на таких, как Федулов, вроде как на спецов смотрю. Помнишь, такие в Гражданскую войну были?

– Хорошенькое дело! – с издевкой усмехнулся Лукашин. – На двадцать пятом году советской власти спецов заводить!

– Ну не придирайся. Может, я и загнул. Да один черт, я бы этого Федулова в другое время и дня не держал.

– А я бы и сейчас не держал, – сказал Лукашин.

– Войну, брат, без маневров не выиграть. А здесь у нас фронт – видал какой?

Новожилов примиряюще заглянул в глаза Лукашину, но, поняв, что того не переубедишь, махнул рукой.

– Ладно. Кончим об этом, а то еще поругаемся на прощанье. – Глаза секретаря вдруг потеплели. – Пиши, не забывай. Да, может, после войны к нам надумаешь? Северяне народ хороший.

Лукашин задумчиво покачал головой:

– Ну об этом рано загадывать. Мне еще войну сперва переехать надо, а эта река – сам знаешь…

– Эх, жаль, – подмигнул Новожилов, – женить тебя не успели. А то бы не так разговаривал. А может, какую зазнобу оставляешь? В таком малиннике жил, да чтобы постником…

Лукашин густо покраснел.

– Уж не председательница ли? А что, женщина она красивая, видная. Только туда, брат, не заглядывай – муж есть.