– А как я её могу рационально потратить, если события, которые происходят в моей жизни, от меня не зависят? Что ни день, то новый «геморрой», сплошной гнёт проблем.

– Запомни: всё в тебе! Изменишься ты внутри, изменится и мир вокруг тебя. Материальные проблемы – это явление временное, своеобразное твоё испытание… Ты не представляешь себе, насколько твоя мысль материальна и как она использует силу твоего внимания. Если ты отдаёшь предпочтение своим плохим мыслям – какодемону, то, извини, сам виноват, что твой «геморрой» перешёл в хроническую стадию. А если бы ты отдавал предпочтение хорошим мыслям, то есть ежедневно стимулировал свой центр положительных мыслей агатодемона, ты был бы поражён своими внутренними переменами и тем, как мир меняется вокруг тебя, словно сам Бог обратил на тебя свой взор и пришёл к тебе на помощь. Это непередаваемые внутренние ощущения Присутствия. Когда ты пребываешь в огромной Любви ко всему тебя окружающему, когда даришь эту Любовь Богу, твоя душа, которая является Его частицей, просыпается. А когда душа проснётся, изменишься в первую очередь ты. А изменишься ты, значит откроется и совершенно другая реальность, откроются такие возможности, о которых ты и не мечтал…

Этот разговор, невольно заставивший всю компанию притихнуть, так же внезапно прервался, как и начался. Когда Сэнсэй закончил говорить, наступила тишина, нарушаемая лишь потрескиванием догоравших угольков. Все сидели молча, погружённые в таинственный мир своих мыслей. Пламя костра угасало, оставляя напоминание о своём былом существовании в красноватых трещинах раскалённых им угольков, да и те, постепенно остывая, потухали, превращаясь в кучку пепла.

Было уже около двух часов ночи. Лёгкий ветерок давно утих. Рыба по-прежнему не клевала, поэтому и колокольчики не издавали ни единого звука. Сэнсэй глянул на свои часы с подсветкой и сказал:

– Ну что, пока такая тишина, предлагаю немного поспать перед утренней рыбалкой.

Виктор засомневался:

– По-моему, если сейчас народ прикемарит, то вряд ли потом сможет встать в пять утра. Что тут осталось-то…

– Не боись, никто не проспит, я ручаюсь, – с хитроватой улыбочкой заверил его отец Иоанн. – Есть у меня замечательный будильник, который своим звоном разбудит весь наш рыболовецкий лагерь.

Сэнсэй глянул на друга и усмехнулся.

– Главное, чтобы твой будильник последнюю рыбу тут не распугал.

– Ну, этого я гарантировать не могу, – с иронией промолвил отец Иоанн.

На том и стали потихоньку расходиться, прибирая за собой раскиданные вокруг рыбацкие принадлежности.

Сэнсэй сматывал чью-то удочку, небрежно брошенную недалеко от бревна, где они сидели, когда подошёл Валера. Он стал ему помогать распутывать леску, подсвечивая фонариком. Парень явно хотел о чём-то спросить, но не решался. Сэнсэй, видя, что тот мучается, добродушно произнёс:

– Ты что-то хотел спросить?

Валера несколько засмущался и после некоторой паузы сказал:

– Да… А Бог действительно есть?

Сэнсэй внимательно посмотрел на него.

– А ты готов услышать ответ? Он может перевернуть всю твою жизнь, – и помолчав немного, добавил: – Если тебе просто эта тема интересна, то сейчас полно литературы, бери да читай. Вон, священник сидит, тоже неплохой собеседник.

Валера пристально посмотрел Сэнсэю в глаза.

– Для меня это не просто интерес. Я готов услышать ответ от тебя.

– Да, – утвердительно сказал Сэнсэй. – Бог есть.

* * *

Ночь медленно сдавала свои позиции, уступая место рассвету. Темноту сменила серость. Она точно подмастерье, ежедневно упражняющийся в живописи, сначала сделала лёгкий набросок очертаний общего плана картины природы, а потом тщательно принялась прорисовывать своим простым карандашом каждую мелкую деталь. Постепенно картина становилась всё чётче, тени – контрастней. Вскоре за работу взялся и сам художник – рассвет, окрашивая готовый эскиз разнообразной гаммой цветов. Птицы принялись исполнять привычный утренний репертуар, наполняя всё вокруг гармоничным пением. И вдруг посреди этой дивной мелодии раздался такой сумбурный звук, похожий не то на рык, не то на рёв разбуженного от спячки медведя, что напуганные птицы разом все умолкли.