Драматургия Чаплина растет, он заново переосмысливает старый треугольник – Пьеро, Арлекин, Коломбина. Изобретательнейшим образом очеловечивает старые маски.

Он понимает борьбу человечества с фашизмом в ленте «Диктатор».

Но книга великого актера, его биография, посвященная одной из жен, – это описание карьеры, а не описание творчества.

Растут гонорары, сменяются женщины, сменяются компании. Книга умна, но то, что было в ранних статьях Чаплина – самоощущение художника, – временами как будто исчезает. Книга – скорее записки удачливого кинопредпринимателя, чем биография великого актера.

Старый Плутарх, грек, прославляющий римлян, писал параллельные биографии, сопоставляя героев Рима с героями Греции. У него было ощущение близости культур, а может быть, и ощущение разности социальных структур, зависящих не только от национальных признаков, но и от состояния страны. Сопоставляя героев Тезея и Ромула, Перикла и Фабия Максима или Гая Марция с Алкивиадом, Плутарх создавал своеобразную структуру сюжетосравнения. Может быть, она потом отразилась в параллельных интригах романов и драм.

Я не случайно заговорил о Плутархе. Как он сопоставляет судьбы, чтобы понять людей и время, так и мы сопоставляем биографии, сближенные самой историей, чтобы понять художников и их пути. В этой книге, дальше, Эйзенштейн и Чаплин бегло встретятся в Америке, в Голливуде. Но их судьбы до этого шли параллельно. Я пытаюсь это проследить.

Появятся здесь, рядом с главным героем, и Маяковский, и Блок, и Мейерхольд – через их биографии мы поймем биографию Эйзенштейна, поймем работу времени, формировавшую людей, друг на друга влиявших.

Пытаюсь, точнее рассказывая о Сергее Михайловиче, напомнить о его великом современнике Чарли Чаплине. Кажется, я сравниваю несравнимое.

Какое зажиточное детство у Эйзенштейна, как старательно его учат! Как сильно ему пришлось переучиваться!

Чаплин, уже прославившись, учится и жадно изучает все вперемешку: медицину, философию, историю, неглубоко вникая в то, как изменяется его сознание.

Сколько романов у Чаплина!

Как недоговорены и трагичны романы Эйзенштейна!

Какой спокойной кажется поздняя старость Чаплина с десятью детьми и богатым имением, лежащим на границе нескольких кантонов Швейцарии.

Как коротка жизнь Сергея Михайловича!

Как много и умело взял Чаплин в актерской игре, сосредоточив в ней анализ сюжета, анализ сущности показываемого. Как равнодушно оттолкнула его от себя Америка за его симпатии к борьбе Советского Союза с Гитлером.

Герои Чаплина в действии переосмысливаются, неподвижны были фрескообразные герои лент Эйзенштейна.

Эйзенштейн создал теорию «беспереходной игры», но сам преодолел свою теорию.

Эти два человека во всем непохожи.

Сергей Эйзенштейн выразил и создал новое.

Чаплин заключил, заново осмыслив, старое, он наследник шутов времен Аристофана и рабов Менандра, и слуг Мольера, и, конечно, итальянских импровизаций и клоунских реприз английских клоунов.

Он воспитывался на базаре, живой связью соединен со старым искусством.

Сергей Эйзенштейн диалектик, теоретик, создатель новой поэтики. Он принял революцию, лишившую его отца чинов, а мать состояния, как подарок.

Ему революция дала вдохновение.

Он поднял красный флаг радости над тем, что с трудом понял Чаплин.

Новое понимание стало трагедией Чаплина.

Трагедия Эйзенштейна – оптимистична.

Теперь снова перейдем к личным делам режиссера.

Утром к завтраку родители приходили не сразу: сперва приходила мама и шепотом объясняла, что отец вор, потом она обвиняла папеньку еще в худшем. Когда уходила мама, приходил папа и говорил о маме, не вполне стесняясь применять обозначения. Он негромко перечислял имена людей, с которыми мама разделяла свой досуг.