Анна Резник (справа) в форме советника юстиции / Anna Resnik in der Uniform des Justizrates (1944)
Сахар растворяли в воде и пили. Ни еды, ни денег не было. Никто организованно не кормил, разжигали костры, варили что-то, какой-то суп, от которого брат отравился и двигался дальше уже с температурой 40. Где-то подавали чашку молока, где-то что-то еще, просто жалели беженцев-оборванных. Спали вповалку, на голой земле. Как, каким чудом они выстояли и выжили в эти три недели, понять невозможно!
И все-таки они дошли до Рославля Смоленской области, это было 13 июля. Оттуда на угольных платформах добрались до эвакопункта в Мичуринске, где зарегистрировались как эвакуированные. Направление получили в Казань, куда прибыли уже в августе.
У Анны в портфеле был диплом юриста. С ним ее приняли в прокуратуру Татарской республики и направили на работу в районную прокуратуру, помощником прокурора. В город Агрызе на Транссибирской магистрали она проработала два долгих года.
То, что она еврейка, Анна знала со своего первого дня. Лет в семь родители пригласили ей учителя, и она год занималась ивритом. Потом учитель уехал в Палестину, как тогда говорили, а занятия прекратились.
А вот с антисемитизмом впервые столкнулась именно в эвакуации (в Минске – в школе и в институте – антисемитизма не было). Вот такой, например, эпизод.
Анна работала уже помощником прокурора, и ей нужно было снять квартиру. Татарка, у которой она хотела снять комнату, приняла ее с распростёртыми объятиями – как же: помощник прокурора, большой начальник! И говорит: «Тут приходили экуированные яуреи, – но я их не пустила». – «Ах так? Тогда и я к вам не пойду: я тоже еврейка».
Тёмная неграмотная татарка, не видевшая евреев никогда в жизни, но у неё тем не менее настрой этот уже был.
Начальник Анны, районный прокурор, был тоже татарином. Были еще следователь, был и судья, все татары. Но со стороны коллег никакого антисемитизма не было.
Потом пришёл новый прокурор республики и выбрал себе четырёх юристов, для того, чтобы укрепить работу центрального аппарата, который весь был татарский. Сам он был из Украины, ему нужен был русскоговорящий аппарат, грамотные юристы. Он выбрал четырёх девочек, в том числе и Анну. Так в 1943 году она оказалась в Казани, в центральном аппарате Прокуратуры Татарии.
В Казани Анна работала сначала прокурором следственного отдела (аппаратная работа). Потом отвели отдельный участок – прокурор по делам несовершеннолетних: прокуратура обратила свой взор на состояние детских колоний и т. п.
Анна Резник c детьми Львом и Инной / Anna Resnik mit ihren Kinder Lev und Inna (1954)
О Холокосте не знали почти ничего. Но знали, что создают гетто, что заставляют носить жёлтые звезды. И в 1943 году Анна все ещё надеялась, что найдёт мамин детский сад, что он был вывезен (вывозили же какие-то предприятия, учреждения!).
В 1944 году, после того как освободили Минск, Анна с сестрой стали писать запросы. И кто-то прислал открытку: ваша мать была вместе с другими стариками сожжена в каком-то сарае. Когда закончилась война, Анна ездила туда, была на многих могилах. Но подробнее узнать ничего не удалось.
В Минск она приезжала много раз, однажды приехали туда все трое. Их дом в Минске уцелел, они несколько раз пытались в него попасть, но новые жильцы не пустили.
Москва
В 1945 году Анна, теперь уже Анна Иосифовна, вышла замуж за москвича и прожила в столице всю дальнейщую жизнь до переезда в Германию. С мужем она познакомились в Москве, куда приехала на совещание в Прокуратуру Союза по делам несовершеннолетних: она выступала с докладами по пяти вопросам повестки дня.