– Поговорим? – Его глаза были гневно сужены, а губы напряжены до белизны.

– У вас какие-то вопросы по поводу материалов, представленных на презентации? – сделала попытку я, прекрасно понимая, о чем пойдет речь.

– На хрен эту презентацию! – гаркнул Рома. Я вздрогнула и плюхнулась на стул.

– Тогда я не понимаю, о чем мы должны поговорить. – Я вцепилась в папку с материалами, держа ее перед грудью, будто она была щитом.

– Не понимаешь? – Рома сел напротив, так же развернув стул, и подался вперед, впиваясь взглядом в мое лицо. – В самом деле не понимаешь, Лиза? Или просто прикидываешься идиоткой?!

Рома сорвался на рык, еще сильнее подаваясь ко мне.

– С какой стати ты со мной так разговариваешь? – нахмурилась я, шокированная.

– Не корчи из себя дурочку! – рявкнул мужчина. – Когда ты на хрен собиралась сказать мне, что ушла от мужа?!

Что? То есть откуда… А, не важно!

– Я не ушла! Просто хочу все обдумать! – возразила я и вдруг разозлилась от необходимости защищаться. – А почему я вообще должна тебе об этом говорить? Кто ты такой, чтобы я перед тобой отчитывалась?!

Рома издал яростный протяжный стон и вдруг рванул меня на себя, отшвыривая одновременно мою папку в сторону. В одно мгновение я услышала треск ткани моей юбки и оказалась на его коленях, лицом к нему, с широко раздвинутыми ногами. Прижатая так крепко, что не могла даже пошевелиться. Он впился в мои губы жестким поцелуем, бесстыдно притискивая меня к своему уже твердому, как камень, члену. Я уперлась руками в его плечи, пытаясь вырваться, но он крепко удерживал меня за голову и, обхватив второй рукой талию, не давал ни малейшего шанса отстраниться. Ерзая, я только делала наш контакт еще теснее. Терзая мои губы, Рома издавал низкие, требовательные стоны и толкался бедрами, потираясь своей жесткой длиной о мое открытое в таком положении естество. Он и не думал хоть как-то скрывать или маскировать, чего от меня хочет, и от этой его вопиющей, бесстыдной жажды, во мне вдруг сорвались все возможные ограничения. Будто разум, завопив: «Да к чертям все это!», тут же устранился от любого контроля над ситуацией. Это что-то глубоко порочное и дико возбуждающее – быть настолько сильно желанной для такого мужчины. Его вожделение, словно зараза, словно стремительный вирус, проникнув в кровь, с неимоверной скоростью переделывал меня под свои нужды и желания. Точно лесной пожар, подгоняемый ураганным ветром; и всей воды мира не хватило бы, чтобы затушить его или хоть затормозить разрушающее шествие. Я каким-то образом пропустила тот момент, когда вместо того чтобы отталкивать, впилась в плечи Ромы ногтями, принимая его яростный вызов и требуя большего. Я стонала и кусала его губы, уже не желая давать ему ни единого шанса остановиться. И не было это никаким затмением или наваждением, помутнением разума, которым можно потом оправдаться перед собой. Уже сорвавшись за эту черту, я целенаправленно подставлялась под дерзкие ласки мужчины, что не был моим мужем, целовала и ласкала в ответ. В тот момент я, наверное, впервые в жизни столь безумно хотела, чтобы мужчина не смел останавливаться. Меня подхватило этой неистовой волной, прорвав внутри какую-то плотину, выпустив на свободу все долго скручиваемые в бараний рог желания. Я совершенно отчетливо видела, что происходит, и прекрасно осознавала, что делаю. И точно знала, что прекращать не хочу и не могу.

И не было в дальнейшем ничего красивого, а уж тем более возвышенного. Потому что спонтанный секс, спровоцированный такой взрывной похотью, что нарастала все это время между нами, не мог быть изысканным и утонченным действом. Это было примитивное, отчаянно-жадное утоление смертельной жажды, а не смакование. Рома поднялся со мной на руках и, задрав мою юбку до талии, усадил на стол. Не отпуская уже истерзанные губы, он широко развел мои бедра, снова яростно потираясь своей пульсирующей твердой плотью, заставляя меня извиваться и всхлипывать как от болезненных разрядов. Уже от этого давления я едва не сорвалась, но мужчина отстранился. Его рука скользнула по бедру и накрыла через насквозь промокшие трусики пылающее лоно. Ощутив влагу, он дернулся и издал хрип, словно ему было больно.