Карандаш Маризы в те дни так и летал, блокнот за блокнотом наполнялись зарисовками: священники, танцовщицы фламенко, тореадоры и мост Аламильо – все находило отражение в ее путевых дневниках. Сделанные детской рукой, эти рисунки были талантливыми и мне осознавать это было радостно и мучительно. Мучительно потому, что всегда будет напоминать о том, от кого ей достался этот удивительный дар. Сама я ничего не писала, но порой подмечала, что слова в моей голове выстраиваются в мысленный ряд, еще не готовые рассказать обо всем, но уже пробудившиеся. Вечерами, ловя звуки музыки, доносящиеся с набережной, я непроизвольно отбивала ритм каблуком, поддавшись колдовству испанской гитары. Но не пела.
Может, вернуться туда?
Выучить испанский, устроиться продавщицей, отдать Маризу в местную школу, жить в стране вечного лета рядом с людьми, ничего не воспринимающими серьезно. Только дети, еда, любовь и песни имеют смысл, а все остальное – следы на песке.
Так заманчиво было размышлять об этом на веранде Casa de Papel, не спеша смакуя утренний кофе вперемешку с ароматом цветов апельсинового дерева. И так невозможно здесь, во Франции.
Мы приехали в Канны из-за поспешного обещания, данного мной родителям тогда, в марте. Не волнуйтесь, ваша маленькая двадцати семилетняя дочка будет наконец-то под присмотром взрослых.
Вздохнув, я открыла дверь, вышла к бассейну, спустилась воду как есть, обнаженная, по-старушечьи осторожно держась за поручни. А и правда, когда еще я окажусь героиней романа?
Проплыв три круга, почувствовала, что мои руки устают, а досада утихает. Перевернувшись на спину – и почему в фильмах так любят лежать на воде и смотреть в небо, ведь в уши затекает вода и ужасно бесит? Или у них всегда с собой затычки? – попробовала подумать о хорошем. Но стало почему-то стыдно.
Снова веду себя инфантильно. Заставляю волноваться, проверять, скушала ли кашку, не хожу ли босая по снегу, потому что не подумала купить сапоги…Ерничаю и перегибаю палку. Здесь ведь и правда хорошо. Нас искренне ждали, встретили радостными объятиями и возгласами, Маризе надарили кучу подарков и окружили вниманием, она сразу поладила с Кимом и Брендой – детьми Рику, нас заселили в шикарный, сказочный номер и проведут на кинофестиваль…
– «Ты сучка, Ева. Неблагодарная сучка»
– «Судя по всему, ты прав.»
– «Что будем делать?»
– «Почему сразу будем? При чем тут ты? Ты не существуешь.
– «Утешай себя»
– «Придется побыть хорошей девочкой. Наслаждаться жизнью. Представить, что я на курорте»
– «Ты на курорте»
– «Тем легче будет представить. И потом, это всего на две недели. Ты можешь не донимать меня две недели?»
– «А что дальше? Что мы будем делать дальше?»
– «Не знаю. Вернемся в Севилью. Поедем в Австралию»
– «Ева»
– «День Рождения. Я все решу на свой день Рождения».
– «Хорошо. А сейчас вылезай. Хорошо бы сегодня еще и поспать»
Не утруждая себя полотенцем, оставляя за собой мокрый русалочий след, я вернулась в постель и, наконец-то договорившись сама с собой, мгновенно заснула и не видела снов.
Глава 10. Черновик
Всякая ночь заканчивается и надо просыпаться.[23]
– Однозначно, «ветвь» будет у Ханеке!
– Утрется твой Ханеке «Сломанными цветами»!
– Еще скажи, что действительно считаешь «Тайное» призовой картиной!
– Даже если и нет, то точно достойней пародии Джармуша![24]
– Ith mo chac! За что мне достался этот гэльский ишак в родные братья!
– От ишака слышу, Tolla-thon![25]
Когда братья, оба наполовину японской крови, начинались ругаться на гэльском, поверьте, это было смешно. Нахохлившиеся, взъерошенные и не на шутку сердитые, в такие моменты они удивительно напоминали своего приемного отца, Джека Райана.