Меня часто спрашивали, знаю ли я развязку очередной истории о Холмсе, когда берусь за перо. Конечно знаю. Как можно прокладывать курс, если не знаешь места назначения? Первым делом необходимо замыслить интригу. Когда она разработана, следует прикрыть ее, сделать акцент на всем, что подкрепляет иное объяснение событий. Холмсу, однако, видна несостоятельность иных версий, и он более или менее эффектным способом приходит к верному решению, причем каждый свой шаг способен описать и объяснить.

Он демонстрирует свои возможности при помощи остроумных образчиков дедукции (в Южной Америке их называют «шерлокхолмитос»), которые часто не имеют ничего общего с проводимым расследованием, однако же внушают читателю мысль о всемогуществе Холмса. Этот эффект подкрепляется и мимолетными упоминаниями других расследований. Одному Богу известно, сколько заголовков я между делом сочинил и сколько читателей умоляли меня удовлетворить их любопытство по поводу «Риголетто и его ужасной жены», «Случая с усталым капитаном» или «Странных приключений семейства Паттерсон на острове Уффа». Раз-другой я пускал в дело заголовок за годы до того, как сочинял к нему историю, – так обстоит дело со «Вторым пятном», на мой вкус одним из лучших рассказов.

По поводу некоторых рассказов читатели из разных уголков земли периодически задают одни и те же вопросы. В «Приоратской школе» Холмс замечает в своей обычной небрежной манере, что по отпечаткам велосипедных шин на влажной пустоши можно определить, в каком направлении ехал велосипед. Читатели, кто с сочувствием, а кто и с гневом, без конца оспаривали это утверждение, так что я взял велосипед и стал проверять. Мне представлялось, что в тех местах, где велосипед ехал строго по прямой, наложение задней шины на переднюю укажет, куда он двигался. Оказалось, что мои корреспонденты были правы, а я нет: направление не влияет на рисунок следов. С другой стороны, существует куда более простой признак: на холмистой пустоши велосипед оставляет более глубокие отпечатки в горку, чем под горку, так что Холмс все же был оправдан.

Случалось мне ступать на зыбкую почву, когда я недостаточно знал предмет, о котором пишу. К примеру, я никогда не увлекался скачками – и все же рискнул написать «Звездного», где загадка связана с лошадьми и их тренировкой. Сюжет хорош, и Холмс, пожалуй, проявил себя во всей красе, но вот мое невежество вопияло к небесам. В одной из спортивных газет я прочел превосходную и вполне уничижительную заметку, автор которой, явно человек знающий, объяснял, каким в точности наказаниям подлежали участники событий за те действия, которые я им приписал. Половина из них сидела бы в тюрьме, а остальным был бы навеки заказан путь на ипподром. Как бы то ни было, я никогда особенно не заботился о деталях, и в некоторых случаях произвол вполне допустим. Однажды всполошенный редактор написал мне: «В этом месте нет второго рельсового пути», и я ответил: «Так я проложу». С другой стороны, бывают и сюжеты, требующие неукоснительной точности.

Я не хотел бы проявить неблагодарность по отношению к Холмсу, который не раз доказал мне свою дружбу. Если он иногда мне прискучивал, то это потому, что его характер не допускает светотени. Холмс – вычислительная машина, и любые дополнения к его образу только смазывают картину. А значит, разнообразие историй определялось только сюжетными линиями, их компоновкой и трактовкой. Скажу и про Ватсона, который на протяжении семи томов умудрился сохранять серьезность и ни разу не пошутить. Если хочешь создать правдоподобного героя, нужно все принести в жертву последовательности и помнить замечание Голдсмита о Джонсоне: «У него всякая мелкая рыбешка разглагольствует как кит».