Очередной день в школе обошёлся без сколько-нибудь заметных событий, не считая момента, когда парни из нашего класса на уроке труда воспользовались отлучкой трудовика и домотались до меня с просьбами показать «эти штуки с ножиком».
Что ж, если люди просят – отчего не пойти навстречу? «Бабочку» я теперь носил не в кармане, а засунув за носок – пришлось для этого выбрать в шкафу те, что поуже и повыше. А что, и удобно и практично, искать запретный предмет в штанине никому из учителей в голову не придёт – чай тут не зона, чтобы обшаривать школьника с головы до ног. Ну, карманы могут заставить вывернуть, ну, проверить, нет ли чего за поясом – не более того…
В общем, я внял уговорам. Продемонстрировал несколько базовых вращений и проворотов (всё же новому телу было далеко до отработанных мышечных рефлексов прежнего, тут необходима постоянная тренировка), а под занавес хлопнул растопыренную пятерню на деревянный верстак и проделал распальцовку в стиле андроида Бишопа из «Чужих». Всё, как положено: в ускоряющемся темпе, хотя и без «ассистента», чью ладонь я прикрыл бы своей – была, признаться, такая мысль, но это был бы уже явный перебор. Шоу завершилось эффектным броском ножа в школьную доску – с одним оборотом, в полную силу, так, что доска загудела от тяжкого удара, а Андрюшка Поляков, сунувшийся выдёргивать нож, справился лишь с третьей попытки, да и то, предварительно расшатав его обеими руками.
Клоунада, скажете? Клоунада и есть, кто бы спорил – только теперь признанные плохиши школы, независимо от возраста и весовой категории, будут предупредительно улыбаться при встрече и обходить десятой дорогой дворы, по которым я возвращаюсь из школы.
В остальном же день прошёл без приключений – и даже на уроке истории я сдержался, и не стал запугивать симпатичную практикантку Екатерину Андреевну избыточными для советского школьника познаниями. На большой перемене, когда я вернулся из столовой, всё ещё находясь под впечатлением сладкого творожного сырка в тонкой бумаге (забытый с детства вкус!) ко мне подошла Таня Воронина. Смущённо улыбнувшись, она протянула общую тетрадку: «Запиши, если не трудно, ту песню, что пел вчера, на Ленкином бёзднике!» Тетрадь при ближайшем рассмотрении оказалась девичьим песенником – эдаким аналогом альбомов, времён пушкинских и тургеневских барышень – а я то и забыл, что нечто подобное должно быть у всякой уважающей себя советской школьницы…
Вот, собственно, и всё. После уроков я проводил Ленку –
демонстративно, от самого школьного крыльца забрав у неё портфель (местные правила хорошего тона требовали сделать это лишь завернув за угол ближайшего дома). Договорился о совместной вечерней прогулке с собаками и отправился домой, где меня ждал бабулин обед и ещё одно дельце, намеченное с вечера.
Этот письменный стол достался нам после смерти другой бабушки, матери отца. Она приобрела резной кабинетный гарнитур после войны в магазине ОсобТорга, торгующем «случайными вещами» – этим эвфемизмом обозначали тогда поступившее в доход государства имущество тех, кто был по разным статьям осуждён с конфискацией, а так же некоторую часть товаров повседневного спроса, вывезенных из Германии в рамках репараций. Стол был поистине монументальным: огромный, просторный, как флайдек авианосца, из благородного тёмного дерева, с резными уголками, на львиных лапах, он, кроме полудюжины обычных ящиков, был снабжён ещё и особым, потайным. Этот ящик, вделанный в верхнюю часть одной из тумб, я обнаружил случайно – уже в девяностых, после гибели родителей в автокатастрофе, когда разбирался с их наследством. В тайнике кроме пачки писем сугубо личного содержания да жиденькой стопки долларов, нашёлся тогда ещё и маленький карманный пистолет – бог знает, где отец его раздобыл, может, он так и остался от прежних хозяев стола, и лежал в тайнике, не обнаруженном товароведами ОсобТорга? Скорее всего, так оно и было – пистолет этот, редкой системы Хелфрихта, выпускался в Германии в промежутке между мировыми войнами скромными сериями. Несмотря на это, оружие успело засветиться даже в советском кинематографе: таким вот «дамским сверчком» угрожает Армену Джиграханяну, в роли подпольного перевозчика золота с приисков старуха-скупщица, роль которой сыграла актриса Эмилия Мильтон – только там следователь Знаменский, а вслед за ним и эксперт Кибрит, которым по должности полагается разбираться в подобных вещах, упорно называют его бельгийским «Браунингом».