Но здесь не было женщины, которая могла бы сделать Фрэнку выговор или прогнать его. Поэтому когда пес побежал в дом следом за Робби, тот не стал его выпроваживать, а, напротив, был только рад такой компании. Он поставил на кухонный пол миску с водой, и Фрэнк, брызгаясь, стал радостно ее лакать.

Оставив его за этим приятным занятием, Робби направился к лестнице. Он вспотел и пропах лошадью, пока перевозил пони, но, вместо того чтобы отправиться в душ – чего зря беспокоиться, все равно к вечеру еще раз пропотеет, – вошел в комнату Джемаймы.

Он приказал себе не волноваться. Если он станет психовать, то не сможет думать. Из опыта он знал, что для всего есть объяснение, а следовательно, можно объяснить и все то, что рассказала ему Мередит Пауэлл.

– Ее одежда там, Роб. Но не в спальне. Он упаковал ее и снес на чердак. Джина нашла ее, потому что ей показалось немного странным то, как он говорил об автомобиле Джемаймы.

– И что она сделала? Отвела тебя на чердак посмотреть на одежду?

– Поначалу она просто сказала мне о ней, и я попросила посмотреть. Подумала, что это чья-то чужая одежда – может, она была там до того, как Гордон и Джемайма поселились в доме. Но нет, ящики не были старыми, и я узнала кое-какие вещи. Это была моя одежда, Джемайма брала ее у меня на время, да так и не вернула. Так что понимаешь…

Робби понимал и не понимал. Ведь он разговаривал с сестрой после ее отъезда по меньшей мере раз в неделю. Он готов был тотчас отправиться в Суэй и поговорить с Гордоном Джосси лицом к лицу. Но ведь в конце каждого телефонного разговора Джемайма твердила ему: «Не волнуйся, Роб. Все будет хорошо».

В первый раз он спросил: «Что будет хорошо?», но она этот вопрос обошла. Ее уклончивость заставила Хастингса еще раз спросить: «Может, Гордон обидел тебя, моя девочка?», на что она ответила: «Конечно нет, Роб».

Если бы Джемайма не была с ним на связи, Робби мог бы предположить самое худшее – например, что Гордон убил ее и закопал где-то на участке. Или в лесу, в чаще, чтобы тела не нашли, а если через пятьдесят лет это и случится, будет уже все равно. Невысказанное пророчество – вера или страх – исполнилось бы вместе с ее исчезновением, потому что, по правде говоря, Гордон Джосси не нравился Робби. Он часто говорил сестре: «Что-то есть в нем такое, Джемайма», на что она смеялась и отвечала: «Ты хочешь сказать, что он не похож на тебя».

В конце концов он вынужден был с ней согласиться. Одно дело – любить и принимать людей, похожих на тебя. Другое дело – относиться так же к непохожим людям.

Сидя в ее спальне, он снова набрал номер сестры. Опять нет ответа. Только автоответчик. Робби снова оставил сообщение, постаравшись говорить в тон ей, жизнерадостно:

– Эй, именинница, ты мне когда-нибудь позвонишь? Это на тебя не похоже, я уже начинаю волноваться. Ко мне приезжала Мерри-возражалка. Она испекла для тебя торт. В жару он весь растаял, но ведь не это главное, главное – забота. Позвони мне, дорогая. Я хочу рассказать тебе о жеребятах.

Он бы еще немного поболтал, но что толку говорить в пустоту? Робби не хотел оставлять сестре сообщение. Он хотел, чтобы сестра была рядом с ним.

Робби подошел к подоконнику, хранилищу того, с чем барахольщице Джемайме было очень трудно расстаться, потому что это было почти все, чем она когда-то владела. Пластмассовые пони громоздились кучей один на другом, покрытые пылью. За ними Робби видел сквозь стекло настоящих животных, своих лошадей в загоне. Солнце освещало их ухоженные шкуры.

То, что Джемайма не приехала в сезон появления на свет жеребят, должно было его насторожить. Сестра всегда любила это время года. Как и он, Джемайма была уроженкой Нью-Фореста. Роб послал ее в колледж в Уинчестер, поскольку и сам там когда-то учился, но по окончании учебы сестра приехала домой и променяла компьютерные технологии на выпечку. «Мое место здесь», – сказала она ему. И это действительно было так.