Сжимаюсь, замерзнув окончательно и, видно, остолбенев от этого. Иначе объяснить не могу, зачем стою и слушаю. Слушаю и стою. Боже! Да что я делаю?!

Растрепанные нервные окончания обостряются, в любой другой ситуации прошла бы мимо, но у меня самой так давно не было нормальной близости с мужем, что я... боже, я возбуждаюсь просто от того, что кто-то рядом занимается любовью. От мысли, что несмотря на ссоры в моем браке, секс в мире все еще существует и люди им наслаждаются.

Сердечко сжимается от того, как быстро он ее... и как интимно, только для него одного, она стонет при этом.

Через вдох я усмехаюсь и качаю головой: во дают. Флер неуместного вожделения слетает, я прихожу в себя, порадовавшись в глубине души, что никто никогда не узнает о моих неадекватных реакциях на чужую близость.

Счастливые. Влюбленные, наверное. Быстро наклоняюсь, чтобы пропихнуть шпильку и тихонько закрыть дверь, дабы больше никто не нарушил их отдых.

Шпилька, мать ее, не пропихивается. Зазор слишком узкий. Да блин!

Думала, справлюсь за секунду, в итоге вожусь целых пять, отдавая себе отчет, что камеры в коридоре снимают, чем я занимаюсь. Щеки вспыхивают. Там, наверное, уже охранники присматриваются, чего я скребусь у порога.

Стыд. Стыд. Стыд.

Попытки протолкнуть каблук заканчиваются тем, что зазор становится больше и звуки, соответственно, громче. Я сделала хуже! Теперь их может услышать проходящий мимо.

Бедра мужчины работают быстрее. Это уже не секс, это другим, матерным словом назвать можно. А я... будто участник процесса, подслушивающий. Полагаю, моему поведению соответствует извращение с каким-нибудь звучным названием. Боже. Швыряет в резкий дискомфорт, я захлебываюсь злостью на себя, что не ушла сразу же. Что сделала хуже!

Все стремительно происходит, любовники, должно быть, почти на пике, нельзя так долго активно трахаться. Никогда в жизни я не была настолько близка к чужому сексу, от своего-то далека в последнее время, поэтому впадаю в панику. Толкаю дверь и пропихиваю, наконец, долбаную туфлю вглубь номера!

Перед тем как закрыть дверь и сбежать, буквально на одну крошечную секундочку я поднимаю глаза и вижу перед собой большую комнату. Почти такую же, как у нас с мужем. На полу смятые простыни, по центру — постель, а не ней двое.

Они как раз позу меняют: она на спину падает, а он сверху ложится. Тела движутся в унисон. Застываю от того, насколько это... поразительно. Свет от ночника падает на спину мужчине, его бедра скрыты в тени. Под ним любовница, я вижу ее руки на его лопатках, разметавшиеся по подушке темные волосы, и, как художница, на миг восхищаюсь. Открывшаяся картинка настолько эстетически хороша, что я бы ее написала несколькими точными мазками. Или сфотографировала. Безумно сексуально.

Трачу на любование пару мгновений, и это роковая ошибка. Потому что мужчина резко садится, тянет девушку за волосы и выпаливает низко:

— Возьми в рот. Сейчас.

О боже.

Она расторопно соскакивает на пол, приседает и начинает сосать. Быстро, глубоко, жадно. Мужчина запрокидывает голову.

Капец!

Свет ночника теперь падает на его пах, скрытый головой девушки. Мужчина крепко держит любовницу за волосы и задает темп. Они совсем растрепались, и он собирает пряди в кулак, продолжая иметь ее рот. И как только он это делает, мне открывается лицо его любовницы. На девушку попадает свет, и я тут же понимаю, что это Яна. Которая из Анапы.

А значит, мужчина... о нет, это же Демьян!

Кидает в такой сильный жар, что я, по ощущениям, взрываюсь от ужаса. Я смотрю на секс Баженова. Нет! Нет-нет-нет! В жизни бы... никогда... ни за что! Он же бро!