Холодный воздух с силой врывается в лёгкие, ветер шумит в ушах, но я, не останавливаясь, бегу по мостовой и каждый раз оборачиваюсь, страшась, что меня нагонят. Я бегу в надежде уйти, ведь если найдут, мне конец. Желание жить превышает дикую усталость в теле, заглушает трёхдневный голод. Я почти скрылся, но в последний момент, поскальзываясь на мокром камне, падаю на правое плечо. Хруст кости неприятно отдается в черепе, острая боль пронизывает от лопатки до макушки. Я подавляю крик, поднимаюсь на разбитые коленки, смотрю на свою потертую одежду, которая похожа на лохмотья бродяги.

Приближающийся топот вызывает приступ ужаса, заставляет рвануть с места, я снова бегу через заросли, продираясь сквозь ветки, которые дерут кожу, рвут ветхую ткань на мне. В горле начинает першить, грудь пронизывать боль, правая рука онемела, и я её почти не чувствую. Больше не в силах двигаться, я рискую упасть замертво, забегаю за угол полуразваленного дома, приваливаюсь к холодной стене. Вонь из канализации заставляет задыхаться, а лёгкие — разрываться от нехватки кислорода.

Прислушиваюсь, стараясь сдержать рвущее горло дыхание.

— Ты точно видел, что он забежал именно сюда?

— Точно, — летит ответ.

— Там в заборе дырка есть, он мог пролезть в неё, — раздаётся ещё один голос.

Нечеловеческое рычание и сильный удар по одному из железных мусорных ящиков.

— Возвращаемся!

Слышу звук удаляющихся шагов, выбираться из своего укрытия не спешу. Меня трясёт, в плече нестерпимая боль. Долго я не смогу прятаться, рано или поздно меня найдут. Или я сдохну на одной из этих грязных улиц. В какой-то момент понимаю, что не могу сдвинуться с места, слабость в теле подкашивает. Раскат грома заставляет содрогнуться, холодные капли ударяют по лицу. Дождь хлещет потоком, заставляя меня сползти по стене и сесть на землю. Кажется, это и есть конец… Через воспалённое сознание до моего слуха не сразу доходят приближающие шаги. Но мне уже плевать на всё. Пусть меня заберут и сделают то, что хотят сделать.

Дождь внезапно прекращается, хотя беспрерывный шум продолжает оглушать. Я стискиваю стучащие зубы и медленно поднимаю голову, отводя взгляд от начищенных туфель. Передо мной стоит незнакомый мужчина и держит надо мной зонт. Всё, что я запоминаю — это его взгляд, полный печали.

Резко открываю глаза и поднимаю голову, обнаруживая себя в кабинете в кресле. За окном яркое солнце. Грант сидит уже на диване и закрывает артефакт.

Я морщусь и трогаю ноющее плечо.

— Чёрт. Почему каждый раз одно и то же?

— Опять детство?

— Хочу забыть это паршивое время. Ты же применяешь свои штуки разные, разве сложно стереть ненужное из моей памяти?

— Это невозможно, это часть тебя.

Я смотрю на штатника с мрачностью.

— Тогда какой из тебя маг?! — разминаю затёкшие плечи, чувствуя себя так, будто пробыл во тьме полжизни. — Никогда не буду этого делать в начале рабочего дня.

Грант поднялся.

— Ничего, через полчаса придёшь в норму.

— Всё, давай уже иди, не мешай работать, — выпроваживаю, указывая на дверь.

— И всё-таки я жду тебя после работы, нужно кое-что обсудить, — он берёт газету и машет в воздухе. — Эстос сказал, что ты взял её дело. Любопытно, с чего такой щедрый жест с твоей стороны, — ухмыляется.

— Вот трепло, — цежу сквозь зубы и смотрю в сторону двери.

Адалин Ридвон

— Кажется, это здесь, — осматриваю небольшое здание из белого кирпича, сверяю адрес, который мне дала Габора.

Волнение охватывает с ног до головы, впервые я нанимаюсь работать в родной провинции.

Работа мне очень нужна, за последние три дня после визита в усадьбу деньги в моём кошельке таяли как снег, пришлось на всякий случай заложить драгоценность, чего, конечно, мне не хотелось. Хоть вторую серьгу давно потеряла, но каждая вещь мне дорога, и я с трудом оторвала её от сердца. Не думала, что в городе будет столько затрат, на снятие комнаты и на передвижение по городу. Ко всему, Габора сидит с моей дочкой, и мне не хотелось быть перед ней в долгу, хоть от платы она отказалась, но всё же.