Я киваю, улыбаюсь, глядя, как она светится.

– Рада за тебя.

Но Юльке кажется, что я недостаточно разделяю ее восторг.

– Лен, ты не поняла, что ли, кто это? Это же сын Леонтьева! Губернатора нашего. С таким замутить – это вообще космос. Это всё, ты в дамках. Это все равно что сорвать самый крутой джекпот. Прикинь, как у наших куриц вытянутся лица, когда они узнают, что я встречаюсь с сыном губернатора, а?

– И что, перезвонила ты ему? – смеюсь я.

– Нет, пока нет, – трясет головой Юлька. – В таких делах спешка не нужна. А то решит, что я слишком доступная. Он позвал – я побежала. Нееет, потом позвоню… назначу встречу, приду, немного побуду и уйду, типа дела… Этак помариную его, распалю азарт… мужики же охотники по своей натуре. Если сразу сдашься – быстро интерес потеряет. Надо его сначала приручить.

– Ну ладно, удачи тебе с приручением. Мне, правда, уже пора. Завтра на работу рано.

Юлька встает, обнимает меня, едва касаясь прохладными губами щеки.

– Вот стану женой губернаторского сыночка отвалю и тебе бабла с барского плеча, – хохочет она заливисто. – И Антоху твоего отправлю за границу, там его вылечат.

Юлька часто несет всякие глупости, но от общения с ней у меня всегда хорошее настроение. Она меня словно заряжает беспечностью и позитивом. Правда, дома весь этот заряд мгновенно исчезает…

Вера Алексеевна прячет заплаканное лицо. Потом признается, что Антон ничего не ел за весь день.

– Я уговаривала его хоть немножко поесть, а он только: отстань да отстань. Принесла ему суп, а он так разозлился вдруг и эту тарелку… как швырнет… Леночка, может, он тебя послушает? А то ведь кожа да кости уже. Откуда у него силы возьмутся…

С тяжелым сердцем присаживаюсь рядом с Антоном. Он не двигается. Неотрывно и мрачно смотрит в потолок. Лицо как каменная маска. Касаюсь ласково его щеки, но он лишь раздраженно дергается.

– Антон, зачем ты так? Маме ведь твоей очень тяжело. Она и так за тебя переживает…

– Я знаю, что всем вам тяжело. Всем вам жизнь порчу. Я уже сказал отцу, пусть отвезет меня в дом инвалидов или куда там еще. И живите себе спокойно. А мне какая разница, где лежать бревном, тут или там.

– Антон, не говори так! Неужели ты не понимаешь, что и твоим родителям, и мне тяжело оттого, что тебе плохо. Мы за тебя переживаем, мы страдаем вместе с тобой.

Он смотрит на меня тяжело, словно подозревает в чем-то.

– Лен, ну признайся, ты со мной только потому, что себя винишь? Ты – девочка добрая, жалеешь меня, калеку. И неудобно тебе… Только зря ты. Не надо меня жалеть. И винить себя тебе не за что. Я сам во всем виноват. Так что… – он отводит глаза. Смотрит теперь в стену, и я вижу, как он пытается сморгнуть подступившие слезы. – В общем, ты можешь уйти. Я тебя отпускаю. Уходи, Лен.

А у меня в груди щемит. Бедный мой...

– Перестань! Я не из жалости с тобой. Если бы это я пострадала, разве ты бы ушел? Разве бросил бы меня.

– Я бы – нет. Никогда. Но то я. Или ты хочешь сказать, что у тебя ко мне тоже какие-то чувства? – горько усмехается он. И вдруг ловит меня за руку, повыше локтя. Тянет к себе. – Тогда поцелуй меня…

Я наклоняюсь. Касаюсь его губ, сухих и жестких. Целую со всей нежностью, которая в эту минуту переполняет меня. А потом замечаю, что он давит мне на плечи.

– Поцелуй меня там… – хрипло шепчет он. – Возьми его… возьми в рот…

Я резко вырываюсь, скидываю его руки.

– Не хочу! – вскакиваю и отхожу. Чувствую, как пылает мое лицо, словно меня ошпарили.

Ложусь на свой диван, отворачиваюсь к стене. Сдерживаюсь изо всех сил, но все равно плачу. Зажимаю рот, но всхлипы прорываются.