Но против него амулет был бессилен.

Содрогаясь от унижения, ненависти к себе и омерзения Роэл прильнула к Гаспару Леоне, взахлеб целуя его кроваво-красные мягкие губы, сплетаясь языком с его змеиным жалом, каждым нервным окончанием рта ощущая гладкую и холодную текстуру его серебряных зубов.

Его руки легли на ее талию, прижимая к себе еще сильнее, а язык проник в ее рот так глубоко, что, кажется, достал до горла. Роэл замычала и распахнула перепуганные глаза, умоляя его прекратить эту муку, потому что еще немного – и она задохнется. Но в его зелёных глазах застыла лишь насмешка над ней – глупышкой, попавшей в его паутину так наивно и глупо. Лишь желание насладится ей, получить от нее все, что его сумасшедшей душе угодно, употребить ее, пожрать ее, выкинув опустевшую оболочку.

Он прервал этот поцелуй, когда сам того захотел, когда перед ее взором поплыли багровые пятна, а сердце, казалось, бившееся всюду одновременно, вот-вот должно было остановиться. Прервал, чтобы задрать водолазку, обнажив груди в скромном черном лифе без каких-либо украшений и кружев. Скольжение трикотажа под его сильными тонкими пальцами по ее коже заставило девушку закусить губу, чтобы не вскрикнуть. Гаспар Леоне, упырь с холодной бледной кожей и голодными глазами опустил взгляд на ее почти оголенную грудь, и от этого взгляда внизу живота у Роэл появилось странное ощущение, как будто кто-то опустил нож в брикет сливочного масла. Масла, которое некоторое время пролежало не в холодильнике и растаяло, но пока еще сохранило свою форму.

Леоне не коснулся Роэл и пальцем. Вместо того, чтобы высвободить груди из черного плена лифчика, гладить, сжимать и ласкать их, приникнув своим алым ртом к острым соскам, он вдруг потянул из ее онемевших пальцев ручку, про которую девушка совершенно забыла. А затем, чуть ухмыльнувшись внезапно пришедшей мысли и склонив голову набок, размашистым почерком что-то написал на сливочно-белом полушарии, так эротично контрастирующем с черной тканью лифа. Не дав Роэл прочитать, он аккуратно вернул водолазку на место и, обаятельно улыбнувшись своим жутким серебряным оскалом, сказал:

– На сегодня это все, золотце. А теперь слушай внимательно, что папочка скажет. Ты будешь приходить ко мне и выполнять все, что я тебе прикажу. Все, чего бы ни пожелала моя больная извращенная фантазия, слышишь, куколка? О том, что происходит здесь, ты не сможешь никому рассказать, написать или поведать каким-то другим способом. Пожаловаться, попросить о помощи – нет. Все, что связано со мной, отныне станет для тебя невыразимо.

Роэл слушала его и леденящий ужас медленно вползал в душу. Она думала, что нужно лишь дотерпеть до того момента, как он ее отпустит и она окажется за пределами камеры. Но девушка и подумать не могла, что Гаспар Леоне настолько хитер и поставит ее в полную от себя зависимость, фактически превратив в свою рабыню. В игрушку для постоянных утех!

Безмозглая самонадеянная дуреха…

– Надолго не прощаюсь, – негромко проговорил Гаспар. – Я буду очень сильно по тебе скучать. Надеюсь, ты тоже.

Прямо у оранжевой черты, за которую ступить не мог, Гаспар нежно коснулся губами ее пересохших губ, как ласковый влюблённый, трогательно прощающийся со своей возлюбленной. Раздавленная, выбитая произошедшим из колеи Роэл вытерпела и этот легкий поцелуй, полный гротескной издевки над настоящими чувствами.

– Ну, по сравнению с предыдущей встречей, все прошло на удивление неплохо, – проговорил Феб Дюпон, когда некоторое время спустя бледная Роэл опустилась в посетительское кресло в его кабинете. – Я лично наблюдал за происходящим с камер видеонаблюдения – вы были очень сдержаны и профессиональны, а Гаспар на удивление спокоен. Пока, конечно, судить рано, но если так пойдет и дальше, мисс Харт, то мы сможем говорить о положительной динамике состояния этого тяжелейшего пациента.