Не раз и не два думал Сенька уйти от немцев. Но ничего путного не надумал. К партизанам нельзя – тут же шлепнут. За былые подвиги. Бежать в Германию? Шлепнут по пути. Везде его ждало одно – пуля. Оставалось одно: продолжать служить и ждать подходящего момента.
Сенька и ждал, постепенно наливаясь дикой, необузданной злобой. На немцев, на Советы, на людей. Даже на своих корешей. Никому нельзя верить! Рассчитывать только на себя. И драться за кусок до последнего.
Невесела участь предателя, нелегка. Нигде не найти ему приюта. Никто не любит изменников. Даже немцы.
По списку следовало отобрать для отправки пятнадцать человек в возрасте от четырнадцати до тридцати лет. В основном это были подростки и молодые женщины. Мужчин в селе давно нет. Кто в армии, кто в партизанах.
Сенька заранее знал, что в Залескино не наберет нужное количество, и загодя отправил десяток человек в соседнее село. Хрункелю не все равно, откуда рабочая сила?
Остальных следовало вести в райцентр. Хмырь точно не знал, но слышал, что гестапо решило ликвидировать деревню, потому что та была близко к лесу и почти не контролировалась. А это значит, что она наверняка помогает партизанам.
В планах немцев на это лето было полное уничтожение партизан не только в районе, но и в области в целом. В области несколько крупных железнодорожных станций, и от их бесперебойного функционирования зависит график поставок на фронт. Нельзя позволять партизанам срывать стратегические замыслы немецкого командования.
Сенька насчитал в деревне сорок семь человек. Двенадцать шли по списку, остальных надо гнать в Новодолгино. Заранее представляя себе, сколько времени уйдет, пока толпа доползет до места, Хмырь кривил губы и вполголоса матерился.
Причем надо гнать через соседнее село. Туда собиралась приехать команда из гестапо, проводить предварительный отбор подозреваемых в связях с партизанами. Тех увезут сразу. Остальных – гнать пешком.
С гестапо Хмырь связываться не хотел ни при каких обстоятельствах. Слишком легко из союзника стать арестантом. Но приказ есть приказ.
Как и следовало ожидать, добровольно уходить из дома никто не хотел. И незваных гостей встречали крик, причитания, плач и вой. Бабский. Мальчишки лет двенадцати – четырнадцати молчали и смотрели на полицаев с нескрываемой ненавистью.
Приходилось действовать силой. Прикладам и пинками вышвыривать на улицу, гнать по дороге к месту сбора, присматривая, чтобы никто не ускользнул. И так в каждом доме. Неудивительно, что через полчаса подобной работенки полицаи озверели и уже не разбирали, кого бить – старуху, пацана или бабу.
Ту ясноглазую девицу Хмырь заметил сразу, когда толпа усилиями полицаев была выставлена на дороге. Стройная, с длинной косой, высокой грудью и плавной походкой, она привлекала к себе внимание даже в наряде старухи. Наверное, специально вырядилась, чтобы не заметили.
Но Хмырь заметил и теперь шел сбоку от нее, поглядывая на гордый профиль и прикидывая, как бы оставить дивчину себе. Его прежняя любовница Настька окончательно спилась и больше походила на высохшую каргу, чем на женщину. А Хмырь баб любил и долго без них не мог.
Следовало только скрыть от Хрункеля этот факт и задобрить своих гавриков, чтобы держали языки за зубами. Вот Сенька и соображал, не обращая внимания на крики и плач, висевший в воздухе. Не впервой.
Бронетранспортер он заметил только после того, как его окликнул помощник, Коля Хват. Машина незнакомой модели вырулила из-за крайнего дома и встала на дороге, перегородив толпе путь. Сенька разглядел на бортах кресты и пулемет на турели.